SEE FILM »
Заработок в Интернет Получай 500 рублей за 1000 посещений!

THE WORLD FREEDOM JUSTICE

Объявление

IT IS THE SITE OF PACIFISTS OF ALL WORLD

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » THE WORLD FREEDOM JUSTICE » 100 великих военных тайн» » 100 великих военных тайн»


100 великих военных тайн»

Сообщений 1 страница 10 из 23

1

Судом над нациями назвал войну известный французский моралист Антуан де Ривароль. И едва ли он заблуждался. История человечества переполнена страданиями и горем, львиная доля которых приходится на бесконечные войны.

Безусловно, война есть убийство, а потому – дело греховное. Однако, хотим мы того или нет, войны оказали огромное влияние не только на ход истории, но и на развитие всей человеческой цивилизации. По мнению ученых, с 3600 года до н.э. вплоть до наших дней произошло около 15 000 войн и вооруженных конфликтов. Вполне естественно, что столь многовековая история войн полна загадок, тайн и белых пятен…

Книга «100 великих военных тайн» ни в коем случае не претендует на роль энциклопедии по истории войн и военного искусства. От нее не стоит ожидать и подробного изложения истории человечества. Книга содержит ровно сто очерков, расположенных в хронологическом порядке и посвященных военным событиям. Событиям переломным, знаменитым, малоизвестным или совсем неизвестным, которые в той или иной степени окутаны завесой тайны и до сих пор не имеют однозначной оценки, столь свойственной массовому сознанию. Реальность никогда не укладывается в упрощенную схему, ибо она всегда многогранна. Именно на этом принципе многогранности и построена книга «100 великих военных тайн», посвященная военным конфликтам, операциям, походам и битвам, имевшим место в глубокой древности и, к сожалению, происходящим сегодня. А также великим полководцам, героям и простым солдатам, пережившим триумф побед, горечь поражений и гнусных предательств.

При работе над книгой «100 великих военных тайн» использовались различные источники: от жизнеописаний современников до самых последних материалов печати и специальных исследований.

Составитель сборника хотел бы поблагодарить всех авторов, среди которых есть уважаемые историки и писатели, в чьих статьях, очерках и книгах, подробный перечень которых дан в конце издания, он почерпнул много ценной и интересной информации.

Особая благодарность авторам и редакциям газет и журналов «Красная звезда», «Para Bellum», «Граница России», «Всемирный следопыт», «Военный вестник», «Труд-7», «Дальневосточный моряк», «Тверская жизнь», «Секретные материалы», «Техника – молодежи», «Курьер», «Волжская коммуна».

Отдельной благодарности заслуживают авторы и редакция еженедельника «Независимое военное обозрение» за разрешение на публикацию в этой книге в сокращенном виде материалов газеты.

Персональную благодарность хотелось бы выразить интернет-проекту «X Legio. Боевая техника древности» и его автору А. Зоричу, сумевшему привлечь талантливых исследователей и собрать на своем сайте интереснейшие материалы.

НА ЗАРЕ ЦИВИЛИЗАЦИЙ


ПЕРВЫЕ БИТВЫ В ИСТОРИИ

Когда произошла первая битва в мировой истории?

На это вопрос сегодня нет точного ответа, ибо нет точного ответа на вопрос: когда началась первая в истории человечества война. Существуют лишь предположения, подкрепленные археологическими исследованиями, которые доказывают, что в античные времена война уже занимала в жизни общества прочное место.

Начало военным столкновениям было положено еще в палеолите, когда группы людей, вооруженных грубыми каменными орудиями, принялись сражаться с подобными себе за пищу, женщин или землю. С развитием доисторического общества стали появляться все новые причины для вооруженных конфликтов: споры, стремление к господству или независимости…

Однако вряд ли первая в мире война произошла ранее IX–VI тысячелетия до нашей эры. Археология утверждает, – датируя укрепления в Иерихоне 9000 годом до н.э., а в Чатал-Хююке (Анатолия) 7000 годом до н.э., – что люди неолита (нового каменного века) уже вели организованные войны за сотни лет до изобретения письменности или открытия обработки металла.

Далее история развивалась рука об руку с усложнением организации ведения войн.

Письменные памятники бронзового века почти сплошь посвящены войнам и завоеваниям.

Судя по документам, можно с уверенностью сказать, что к 6000 году до н.э. военное искусство в главных центрах цивилизации стало высокоразвитым. Конечно же, в то время существовали одаренные военачальники, но, к сожалению, об их влиянии на военное искусство сегодня нельзя сказать практически ничего. Единственное исключение – египетский фараон Тутмос III, о котором речь еще впереди.

В период раннего царства в Египте сложилось постоянное войско, основу которого составляла пехота, вооруженная луками. Специальные грузовые суда доставляли воинов к месту сражения. На севере и юге страны были построены оборонительные сооружения, занятые военными гарнизонами, а внутренний порядок поддерживала полиция, состоявшая главным образом из жителей Северной Нубии – маджаев, – некогда покоренных египтянами.

Сохранилось множество археологических источников – хотя и достаточно фрагментарных, – свидетельствующих о военных походах и торговых экспедициях египтян в следующую эпоху: эпоху Древнего царства (2800—2250 годы до н.э.). Согласно документам, в этот период Египет располагал флотом из 40 гребных кораблей, на каждом из которых находился специальный военный отряд. Данных о численности египетского войска в эту эпоху, к сожалению, нет. Известно лишь, что воины были вооружены булавами с каменными наконечниками, боевыми топорами из меди, копьями с каменными наконечниками, боевыми кинжалами из камня или меди. Основным оружием служил лук, а защитой служили деревянные щиты, обтянутые мехом.

Большой поход в Эфиопию совершил основатель IV династии фараон Снофру (XXVII–XXVI века до н.э.), отец знаменитого Хеопса. Захватив богатую добычу – 7000 нубийцев и 200 000 голов скота, он с триумфом вернулся назад. Из Ливии Снофру привел 1100 пленных. По мнению некоторых историков, ему удалось завоевать весь Синайский полуостров. Фараоны V династии также совершали походы в Ливию и далекий Пунт (Сомали), проникнув вглубь Судана.

Начало широких завоевательных походов далеко за пределы страны связано с именем Тутмоса I. Как и его предшественники, Тутмос I вновь отправился в неспокойную Эфиопию, чтобы «покарать мятежников в чужеземных странах и отразить вторжение из области пустыни». Добившись успеха, царь двинулся дальше на юг, и египетские войска впервые достигли района третьего нильского порога, где на острове Томбос воздвигли крепость и разместили сильный военный гарнизон.

После южной экспедиции египетские войска устремились на север, в Переднюю Азию, разоряя мелкие княжества в оазисах Палестины и Сирии, захватывая большие военные трофеи и уводя многочисленных пленных. Солдаты Тутмоса I достигли Нахрайны (Митанни) на Евфрате, впервые увидев большую реку, текущую не в обычном для египтян направлении с юга на север, как Нил, а с севера на юг, что привело их в большое изумление и нашло отражение в египетском названии Евфрата – «Перевернутая вода»…

Однако каких-либо детальных описаний тех и многих других войн и сражений не обнаружено.

Первое описанное сражение в истории произошло около города Мегиддо предположительно в 1469 году до н.э. Это стало известно благодаря анналам, составленным придворным писцом фараона Тутмоса III, правившим Египтом около полувека (ок. 1490—1436 годы до н.э.). Выдержки из летописи украшали стены храма Амона-Ра в Фивах. Кожаные свитки летописи давно погибли, но то, что сохранилось на камне, в сочетании с другими документами, дошедшими до нас, дает возможность следить за ходом военных действий, продолжавшихся без малого 20 лет.

Единовластным царем Египта Тутмос III стал на двадцать втором году своего формального царствования после смерти царицы Хатшепсут. С этого момента кончился необычный для истории Нового египетского царства краткий мирный период, началась эпоха великих завоевательных походов Тутмоса III, который считается первым в истории полководцем, осуществившим планомерное наступление. Он сумел создать многочисленный и сильный флот. Только одному храму в Фивах Тутмос III, кроме огромного количества золота и ценных пород дерева, подарил более 100 000 рабов. Походы египтян в период его правления отличались целеустремленностью, он часто намечал стратегические объекты и упорно стремился овладеть ими.

Еще до правления Тутмоса III пришедшие предположительно с юга Кавказского региона племена хурритов поселились в Северной Месопотамии и областях восточнее реки Тигр. Они образовали маленькие государства, подобные феодальным, примерно в начале II тысячелетия до н.э. Около 1700 года до н.э. хурриты объединились и свергли своих семитских правителей, взяв под контроль большой район, прилегающий к озеру Ван. Они постепенно продвигались на запад и юг, пока к 1500 году до н.э. не овладели Восточной Анатолией (территория современной Турции) и Северной Сирией, где были известны как «правители царства Митанни».

После 1470 года до н.э. государство Митанни вступило в войну с Египтом фараона Тутмоса III, который в это время начал военную кампанию на Ближнем Востоке, снова завладев Палестиной и войдя в Северную Сирию.

Вероятно, в апреле 1469 года до н.э. египетское войско, возглавляемое Тутмосом III, вступило в свой первый за долгое время поход из пограничной египетской крепости Чару (в клинописных источниках «Пилу»). Через 10 дней оно достигло города Газы в Южной Палестине, где царь торжественно отпраздновал годовщину своего формального восшествия на престол, и на следующий же день устремился вглубь Передней Азии.

Здесь ему пришлось встретиться уже не с разрозненным сопротивлением отдельных князей, как это было при прежних египетских царях, а с большой коалицией. Согласно древним источникам именно объединенные силы сирийцев и палестинцев во главе с царем Митанни преградили дальнейший путь египетской армии. В итоге недалеко от пограничной крепости, считавшейся воротами в Месопотамию и связывающей Египет с Сирией и Анатолией, произошло крупное сражение, вошедшее в историю не только как «Первая битва при Мегиддо», но и как первая битва, о которой имеются достоверные и достаточно подробные сведения.

Решив дать бой у стен Мегиддо, Тутмос III из трех возможных путей к нему, вопреки мнению военного совета, выбрал кратчайший, но наиболее трудный – через Кармельский хребет по узкой тропе над пропастью. 13 мая голова колонны египетского войска достигла Аруна – пункта, расположенного на горном хребте. «И пошел он сам (Тутмос) впереди войска своего, указывая путь каждому человеку. И лошадь шла за лошадью, и его величество был во главе войска своего», – гласит летопись.

14 мая египтяне двинулись дальше, разбили передовые части противника и вышли в долину Ездраелон, где могли развернуться для боя.

Противник вел себя пассивно, а Тутмос, по совету своих военачальников, приказал не вступать в бой до полного сосредоточения египетского войска. Можно предполагать, что главные силы антиегипетской коалиции находились в районе Таанах, преграждая наиболее удобный подступ к Мегиддо. Форсирование горного хребта египтянами для них оказалось неожиданным, и поэтому была упущена возможность уничтожения египетского войска по частям.

Египетское войско насчитывало 30 000 (по другим данным, 10 000) человек, и Тутмос был уверен в победе.

Утром 15 мая он построил свою армию для боя. Боевой порядок египтян состоял из трех частей: центр находился на левом берегу ручья Кины; правое крыло – на высоте, расположенной на правом берегу того же ручья; левое крыло – на высотах северо-западнее Мегиддо. Получился вогнутый фронт.

Противник развернул свои силы на подступах к Мегиддо, юго-западнее города. Общая численность его осталась неизвестной.

Тутмос на золотой боевой колеснице стал в центре и первым бросился на врага. «Фараон сам вел свою армию, мощный во главе ее, подобный языку пламени, фараон, работающий своим мечом. Он двинулся вперед, ни с кем не сравнимый, убивая варваров». Пока южное крыло заняло мятежников отвлекающим маневром, Тутмос лично повел северный «рог» своего боевого порядка в атаку, направленную между флангом мятежников и крепостью. Результатом было окружение фланга мятежников и сокрушительная победа египтян.

Противнику ничего не оставалось, как броситься в бегство, скрывшись за городскими стенами. Но фараон остался недоволен: его солдаты, вместо того чтобы ворваться в город, занялись захватом добычи на поле боя. Тем временем ворота города были плотно заперты, царей Кадета, Мегиддо, их союзников, а также отдельных воинов, спасшихся бегством, гарнизон крепости и жители города втащили на крепостную стену.

Тутмос приказал немедленно обложить город. «Они измерили город, окружив его оградой, возведенной из зеленых стволов всех излюбленных ими деревьев; его величество находился сам на укреплении, к востоку от города, осматривая, что было сделано».

«Все властители всех северных стран заперты в этом городе, – обратился он к своему войску, – поэтому взятие Мегиддо подобно взятию тысячи городов».

Затем началась длительная осада города – египтяне еще не умели брать крепости штурмом. Только через семь месяцев измученный голодом город сдался. Царь Кадеша сумел бежать, а оставшиеся в живых князьки пали ниц перед фараоном, умоляя его сохранить им жизнь. Тутмос проявил великодушие, но при этом «властители» были отправлены в свои города на ослах. Египтяне же вновь стали считать добычу.

Оценивая значение своего успеха, Тутмос благодарил Амона и говорил: «Я словил в одном городе их, я окружил их толстой стеной». По источникам, потери войска, проигравшего битву, исчислялись в 83 человека убитыми и 140 пленными. Египтяне захватили более 2000 лошадей, столько же голов крупного рогатого скота и 994 колесницы. Это была впечатляющая победа, открывшая египтянам дорогу в Сирию.

Для закрепления своего успеха египтяне двинулись дальше, взяли еще три города и построили крепость, которая была названа «Тутмос – связывающий варваров».

Теперь они владели всей Палестиной. Но для упрочения египетского господства и подготовки базы на побережье потребовалось еще четыре похода. Шестой по счету поход имел целью взятие сильной крепости Кадет, второй важный очаг сопротивления Египту.

«Его величество прибыл к городу Кадету, разрушил его, вырубил его леса, сжал его посевы». Так была решена вторая стратегическая задача.

Так год за годом своего царствования, каждым летом, когда у соседей созревал урожай, Тутмос III ходил походами в Переднюю Азию, захватывая все новые сирийские города и области. В одном из последних походов египтяне снова овладели Кадешем, ворвавшись в город через пролом в стене. Самым северным рубежом азиатских походов Тутмоса III стал город Каркемиш, занимавший выгодное стратегическое положение на стыке Месопотамии, Малой Азии и Сирии. Египетский флот контролировал восточную часть Средиземного моря.

Огромные богатства стекались в Египет и в качестве ежегодной дани с уже покоренных стран, и в виде военной добычи – с еще покоряемых. Многое досталось египетскому войску, щедро даровал ему царь боевые награды, землю, пленных. Не забыл фараон и жречество, с которым необходимо ладить, поэтому большая часть военной добычи была передана храмам, прежде всего храму Амона-Ра в Фивах.

И все же Тутмос III оказался не в силах покорить все царство Митанни, ставшее вскоре союзником Египта.

А что касается города Мегиддо, который не раз еще станет ареной крупных сражений и битв дохристианского периода, то, по Библии, именно ему, Армагеддону, – то есть Мегиддо – суждено стать местом, где в последней битве столкнутся сила зла и добра.

ТАЙНА ТРОЯНСКОГО КОНЯ

Кому сегодня не известна знаменитая легенда о Трое и троянском коне?

Сам троянский конь давно стал нарицательным понятием – наши ироничные современники даже назвали его именем разрушительный компьютерный вирус.

В этот миф трудно поверить, однако подлинность существования Трои подтвердили раскопки знаменитого немецкого археолога Генриха Шлимана (1822—1890) еще в позапрошлом веке. Современные археологические исследования подтверждают историчность трагических событий, происшедших в конце XIII – начале XII веков до нашей эры. Открываются все новые и новые подробности Троянской войны и связанных с ней обстоятельств.

Сегодня известно, что крупное военное столкновение союза ахейских государств с городом Троя (Илион), расположенном на берегу Эгейского моря, произошло между 1190 и 1180 (по другим данным, около 1240 года до н.э.) годами до нашей эры.

Первыми источниками, рассказывающими об этом сколь легендарном, столь и ужасном событии, были поэмы Гомера «Илиада» и «Одиссея». Позже Троянская война явилась темой «Энеиды» Вергилия и других произведений, в которых история также переплелась с вымыслом.

Согласно этим произведениям поводом к войне явилось похищение Парисом, сыном троянского царя Приама, прекрасной Елены, жены царя Спарты Менелая. По призыву Менелая связанные клятвой женихи, известные греческие герои, пришли ему на помощь. По «Илиаде», освобождать похищенную отправилось войско греков, ведомое микенским царем Агамемноном – братом Менелая. Попытка путем переговоров добиться возвращения Елены потерпела неудачу, и тогда греки начали изматывающую осаду города. Участие в войне принимали и боги: Афина и Гера – на стороне греков, Афродита, Артемида, Аполлон и Арес – на стороне троянцев. Троянцев было в десять раз меньше, однако Троя оставалась неприступной.

Единственным источником для нас может служить лишь поэма Гомера «Илиада», но автор, как отмечал греческий историк Фукидид, преувеличил значение войны и приукрасил ее, а потому к сведениям поэта надо относиться весьма осторожно. Однако нас прежде всего интересуют боевые действия и приемы ведения войны в тот период, о чем Гомер рассказывает довольно подробно.

Итак, город Троя был расположен в нескольких километрах от берега Геллеспонта (Дарданеллы). Через Трою проходили торговые пути, которыми пользовались греческие племена. Видимо, троянцы мешали торговле греков, что заставило греческие племена объединиться и начать войну с Троей, которую поддерживали многочисленные союзники, из-за чего война затянулась на долгие годы.

Троя, на месте которой сегодня находится турецкое местечко Гиссарлык, была обнесена высокой каменной стеной с зубцами. Ахейцы не решались штурмовать город и не блокировали его, поэтому боевые действия проходили на ровном поле между городом и лагерем осаждающих, который располагался на берегу Геллеспонта. Троянцы иногда врывались в лагерь противника, пытаясь зажечь греческие корабли, вытащенные на берег.

Подробно перечисляя корабли ахейцев, Гомер насчитал 1186 судов, на которых было перевезено стотысячное войско. Несомненно, число кораблей и воинов преувеличены. Кроме того, надо учесть, что эти корабли были просто большими лодками, ибо их легко вытаскивали на берег и довольно быстро спускали на воду. Такой корабль не мог поднять 100 человек.

Скорее всего, у ахейцев имелось несколько тысяч воинов. Возглавлял их Агамемнон, царь «многозлатых Микен». А во главе воинов каждого племени стоял свой вождь.

Ахейцев Гомер называет «копьеборными», поэтому нет сомнения в том, что главным оружием греческих воинов было копье с медным наконечником. Воин имел медный меч и хорошее защитное вооружение: поножи, панцирь на груди, шлем с конской гривой и большой, окованный медью щит. Племенные вожди сражались на боевых колесницах или спешившись. Воины низшей иерархии были вооружены хуже: они имели копья, пращи, «секиры двуострые», топоры, луки со стрелами, щиты и являлись опорой для своих вождей, которые сами вступали в единоборство с лучшими воителями Трои. Из описаний Гомера можно представить обстановку, в которой проходило единоборство.

Происходило это так.

Противники располагались недалеко друг от друга. Боевые колесницы выстраивались в ряд; воины снимали свои доспехи и складывали их рядом с колесницами, затем усаживались на землю и наблюдали за единоборством своих вождей. Единоборствующие сначала метали копья, затем бились медными мечами, которые скоро приходили в негодность. Лишившись меча, сражавшийся укрывался в рядах своего племени или же ему подавали новое оружие для продолжения борьбы. С убитого победитель снимал доспехи и забирал его оружие.

К бою колесницы и пехота размещались в определенном порядке. Боевые колесницы выстраивались впереди пехоты в линии с сохранением равнения, «чтобы никто, на искусство и силу свою полагаясь, против троян впереди остальных в одиночку не бился, чтоб и обратно не правил». За боевыми колесницами, прикрываясь «выпуклобляшными» щитами, строились пешие воины, вооруженные копьями с медными наконечниками. Пехота строилась в несколько шеренг, которые Гомер называет «густыми фалангами». Вожди выстраивали пехоту, загоняя трусливых воинов в середину, «чтоб и тому, кто не хочет, сражаться пришлось поневоле».

Первыми в бой вступали боевые колесницы, затем «непрерывно одна за другой фаланги ахейцев двигались в бой на троянцев», «молча шагали, вождей опасаясь своих». Первые удары пехота наносила копьями, а затем рубилась мечами. С боевыми колесницами пехота боролась при помощи копий. Участвовали в бою и лучники, но стрела не считалась надежным средством даже в руках отличного лучника.

Неудивительно, что в таких условиях исход борьбы решали физическая сила и искусство владения оружием, которое часто отказывало: медные наконечники копий гнулись, а мечи ломались. Маневр на поле боя еще не применялся, однако уже появились зачатки организации взаимодействия боевых колесниц и пеших воинов.

Такой бой продолжался до наступления ночи. Если ночью достигалось соглашение, то сжигались трупы. Если соглашения не было, противники выставляли стражу, организуя охрану войска, находившегося в поле, и оборонительных сооружений (крепостной стены и укреплений лагеря – рва, заостренных кольев и стены с башнями). Стража, состоявшая обычно из нескольких отрядов, размещалась позади рва. Ночью высылалась разведка в стан врага с целью захвата пленных и выяснения намерений противника, проводились собрания племенных вождей, на которых решался вопрос о дальнейших действиях. Утром бой возобновлялся.

Примерно так и протекали бесконечные сражения между ахейцами и троянцами. По Гомеру, только на десятый (!) год войны стали разворачиваться основные события.

Однажды троянцы, добившись успеха в ночной вылазке, отбросили противника к его укрепленному лагерю, окруженному рвом. Перебравшись через ров, троянцы начали штурмовать стену с башнями, но вскоре были отброшены.

Позже им все же удалось разбить камнями ворота и ворваться в лагерь ахейцев. Завязался кровавый бой за корабли. Такой успех троянцев Гомер объясняет тем, что в бою не участвовал лучший воин осаждавших – непобедимый Ахилл, рассорившийся с Агамемноном.

Видя, что ахейцы отступают, друг Ахилла Патрокл уговорил Ахилла разрешить ему вступить в сражение и дать свои доспехи. Воодушевленные Патроклом, ахейцы сплотились, в результате чего у кораблей троянцы встретили свежие силы противника. Это был плотный строй сомкнутых щитов «пика близ пики, щит у щита, заходя под соседний». Воины выстроились в несколько шеренг и сумели отразить атаку троянцев, а контратакой – «ударами острых мечей и пик двуконечных» – отбросили их.

В конце концов, нападение было отбито. Однако сам Патрокл погиб от руки Гектора, сына Приама, царя Трои. Так доспехи Ахилла достались врагу. Позже Гефест выковал Ахиллу новые доспехи и оружие, после чего Ахилл, разъяренный гибелью друга, вновь вступил в сражение. Позже он убил в поединке Гектора, привязал его тело к колеснице и помчался в свой лагерь. Троянский царь Приам с богатыми дарами пришел к Ахиллу, умолил вернуть ему тело сына и достойно похоронил его.

На этом завершается «Илиада» Гомера.

По более поздним мифам, позже на помощь троянцам пришли амазонки во главе с Пенфисилеей и царь эфиопов Мемнон. Однако вскоре они погибли от руки Ахилла. А вскоре и сам Ахилл погиб от стрел Париса, направленных Аполлоном. Одна стрела угодила в единственное уязвимое место – пятку Ахилла, другая – в грудь. Его доспехи и оружие достались Одиссею, признанному храбрейшим из ахейцев.

После гибели Ахилла грекам было предсказано, что без лука и стрел Геракла, находившихся у Филоктета, и Неоптолема, сына Ахилла, Трою им не взять. За этими героями было послано посольство, и они поспешили на помощь соотечественникам. Филоктет стрелой Геракла смертельно ранил троянского царевича Париса. Одиссей и Диомед убили спешившего на помощь троянцам фракийского царя Реса и увели его волшебных коней, которые, по предсказанию, попав в город, сделали бы его неприступным.

Дальше – больше. Одиссей и Диомед проникли в Трою и похитили из храма Афины палладий, защищавший город от врагов. Но мощные оборонительные стены Трои оставались неприступными.

И тогда хитроумный Одиссей придумал необычайную военную хитрость…

Долго, втайне от других, беседовал он с неким Эпеем, лучшим плотником в ахейском лагере. К вечеру все ахейские вожди собрались в шатре Агамемнона на военный совет, где Одиссей изложил свой авантюрный план, согласно которому надо было соорудить огромного деревянного коня. В его чреве должны поместиться самые искусные и смелые воины. Все же остальное войско должно сесть на корабли, отойти от троянского берега и укрыться за островом Тендос. Как только троянцы увидят, что ахейцы покинули побережье, они подумают, что осада Трои снята. Троянцы наверняка затащат деревянного коня в Трою. Ночью ахейские корабли вернутся, а воины, укрывшиеся в деревянном коне, выйдут из него и откроют крепостные ворота. И тогда – последний штурм ненавистного города!

Три дня стучали топоры в старательно отгороженной части корабельной стоянки, три дня кипела таинственная работа.

Утром четвертого дня троянцы с удивлением обнаружили ахейский лагерь пустым. В морской дымке таяли паруса ахейских кораблей, а на прибрежном песке, где только вчера пестрели шатры и палатки врага, стоял огромный деревянный конь.

Ликующие троянцы вышли из города и с любопытством бродили по опустевшему берегу. Они с удивлением окружили огромного деревянного коня, возвышавшегося над кущами прибрежных ракит. Кто-то советовал бросить коня в море, кто-то – сжечь, но многие настаивали на том, чтобы затащить его в город и поставить на главной площади Трои как память о кровавой битве народов.

В разгар спора к деревянному коню подошел жрец Аполлона Лаокоон с двумя своими сыновьями. «Бойтесь данайцев, дары приносящих!» – вскричал он и, выхватив из рук троянского воина острое копье, метнул его в деревянное брюхо коня. Задрожало вонзившееся копье, и послышался из конского чрева еле слышимый медный звон. Но Лаокоона никто не слушал. Все внимание толпы было привлечено появлением юношей, ведущих пленного ахейца. Его подвели к царю Приаму, стоявшему в окружении придворной знати рядом с деревянным конем. Пленник назвался Синоном и пояснил, что сам сбежал от ахейцев, которые должны были принести его в жертву богам – это было условием благополучного возвращения домой.

Синон убедил троянцев, что конь являлся посвятительным даром Афине, которая могла обрушить свой гнев на Трою, если троянцы уничтожат коня. А если поставить его в городе перед храмом Афины, то Троя станет несокрушимой. При этом Синон подчеркнул, что поэтому ахейцы и построили коня таким огромным, чтобы троянцы не смогли протащить его через крепостные ворота…

Как только Синон произнес эти слова, со стороны моря раздался полный ужаса крик. Из моря выползли два огромных змея и оплели жреца Лаокоона, а также двух его сыновей смертельными кольцами своих гладких и липких тел. В одно мгновение несчастные испустили дух.

Теперь уже никто не сомневался в том, что Синон говорил правду. А посему надо поскорее установить этого деревянного коня рядом с храмом Афины.

Соорудив низкий помост на колесах, троянцы установили на него деревянного коня и повезли к городу. Чтобы конь прошел в Скейские ворота, троянцам пришлось разобрать часть крепостной стены. Коня поставили на обусловленном месте.

Пока троянцы, опьяненные успехом, праздновали победу, ночью ахейские лазутчики тихо вышли из коня и открыли ворота. К тому времени греческое войско по сигналу Синона незаметно возвратилось обратно и теперь захватило город.

В итоге Троя была разграблена и уничтожена.

Но почему причиной ее гибели стал именно конь?

Этим вопросом задавались еще в древности. Многие античные авторы пытались найти разумное объяснение легенде. Высказывались самые разнообразные предположения: к примеру, что у ахейцев была боевая башня на колесах, сделанная в форме коня и обитая конскими шкурами; или что грекам удалось проникнуть в город через подземный ход, на двери которого была нарисована лошадь; или что лошадь была знаком, по которому ахейцы в темноте отличали друг друга от противников… Сейчас принято считать, что троянский конь является аллегорией какой-то военной хитрости, примененной ахейцами при взятии города.

Под стенами Трои погибают практически все герои, и ахейцы, и троянцы. А из тех, кто выживет в войне, многие погибнут по дороге домой. Кто-то, как царь Агамемнон, дома найдет смерть от рук близких, кто-то будет изгнан и проведет жизнь в скитаниях. По сути, это конец героического века. Под стенами Трои нет победителей и нет побежденных, герои уходят в прошлое, и наступает пора обыкновенных людей.

Любопытно, но конь символически связан также с рождением и смертью. Лошадь из дерева ели, вынашивающая что-то в своем чреве, символизирует рождение нового, а троянский конь сделан как раз из еловых досок, и в его полом животе сидят вооруженные воины. Получается, что троянский конь несет смерть для защитников крепости, но в то же время означает и рождение чего-то нового.

Примерно в это же время в Средиземноморье произошло еще одно важное событие: началось одно из великих переселений народов. С севера на Балканский полуостров двинулись племена дорийцев, варварского народа, который полностью уничтожил древнюю микенскую цивилизацию. Лишь по прошествии нескольких столетий Греция возродится и можно будет говорить о греческой истории. Разрушения будут настолько велики, что вся додорийская история станет мифом, а многие государства перестанут существовать.

Результаты последних археологических экспедиций пока еще не позволяют убедительно восстановить сценарий Троянской войны. Однако их результаты не отрицают, что за троянским эпосом скрывается история греческой экспансии против крупной державы, находившейся на западном берегу Малой Азии и мешавшей грекам обрести власть над этим регионом. Остается надеяться, что подлинная история Троянской войны все же будет когда-нибудь написана.

ЗА ЧТО ВОЕВАЛИ АМАЗОНКИ?

Из мифов и легенд, а также из произведений многих древних авторов известно о воинственных женских племенах, живших по законам матриархата.

Амазонки – женщины-воины! Вопрос об их реальном существовании до сих пор вызывает много споров у исследователей, а археологические находки дают новую пищу для размышлений.

Еще в 1928 году советские ученые сделали сенсационное открытие во время раскопок в местечке Земо-Ахвала на побережье Черного моря, то есть в области предполагаемого расселения амазонок. Они раскопали доисторическое захоронение, в котором был погребен «князь» в полных доспехах и во всеоружии; здесь же лежал и двойной топор. Однако детальное изучение скелета показало, что это… останки женщины.

Кто была она? Царица амазонок?

В 1971 году, на этот раз на Украине, было найдено захоронение женщины, погребенной с царскими почестями. Рядом с ней лежал скелет девочки, столь же роскошно украшенный. Вместе с ними в могилу положили оружие и золотые сокровища, а также двух мужчин, умерших, как выяснили ученые, «неестественной смертью».

Может быть, здесь лежала царица амазонок с убитыми в честь нее рабами?

В 1993—1997 годах во время раскопок близ местечка Покровка в Казахстане были найдены могилы других «воительниц». Рядом с женскими скелетами лежали дары: наконечники стрел и кинжалы. Очевидно, женщины этого кочевого племени умели постоять за себя в бою. Возраст захоронения – две с половиной тысячи лет.

Кто это? Тоже амазонки?

География подобных находок гораздо шире, поскольку есть данные о том, что амазонки могли быть и в Индии, и в Малайзии, и даже возле Балтийского моря.

И вот совсем недавно английские ученые установили, что некие амазонки сражались за римлян на территории современной Великобритании. Останки двух воительниц-амазонок, служивших в римской армии в Британии, были обнаружены в захоронении в Бруэме, графство Камбрия.

Предполагают, что женщины пришли сюда из Дунайского региона Восточной Европы – именно там, как утверждали древние греки, обитали ужасные женщины-воительницы.

Женщины этого племени амазонок, которое предположительно вымерло между 220 и 300 годом н.э., были сожжены на погребальных кострах вместе со своими лошадьми и военной амуницией. Очень может быть, что эти амазонки находились в составе нумерий – нерегулярных войск римской армии, прикрепленных к легионам, служившим в Британии. Другие находки свидетельствуют, что их подразделение пришло из дунайских провинций Норикум, Паннония и Иллирия, теперь являющихся частями Австрии, Венгрии и бывшей Югославии.

На месте захоронения в Бруэме находились укрепление и гражданское поселение, и анализ останков более чем 180 человек показал, что здесь погребали пепел мертвых. Вместе с останками одной из женщин обнаружили сожженные останки животных. Были найдены еще костяные пластинки, которые использовали для украшения шкатулок, а также детали ножен меча и глиняной посуды. Все это указывает на то, что женщина обладала высоким статусом; ее возраст оценивается от 20 до 40 лет. В могиле другой женщины, чей возраст составляет от 21 до 45, обнаружили серебряную чашу, ножны и костяные украшения.

Так значит, были на свете женщины-воины?

В древние времена греки считали, что амазонки, поклонявшиеся богине Артемиде, произошли от бога войны Ареса (Марса) и его собственной дочери Гармонии, что обитали эти племена на реке Фермодонт у города Фемискира в Малой Азии. В весенний период, в течение двух месяцев, амазонки вступали в браки с чужеземцами или мужчинами, жившими по соседству, для продолжения рода. Девочек оставляли у себя, а мальчиков либо убивали, либо отдавали отцам. По словам греческого историка Геродота, «ни одна девушка не должна познать мужчину, пока не убьет врага». Ну а слово «амазонка» произошло от слов «а» и «мазон», что означает «без груди», вроде бы происходит от названия обычая прижигать в раннем возрасте правую грудь и тем самым останавливать ее развитие, чтобы было удобнее натягивать тетиву лука, овладевать оружием…

Так где же обитали «женщины без груди»?

Многие исследователи считают, что в мифах содержится часть исторически ценной информации, и указывают: на севере Турции, в районе современной реки Терме-Чай. Что именно это та легендарная река Фермодонт, в устье которой находилась страна амазонок, откуда они пришли на помощь троянцам. А до Троянской войны амазонки переселились к реке Фермодонт с Кавказских гор.

Древняя скифская легенда гласит, что однажды на их землях появилось неизвестное воинственное племя, совершавшее набеги на скифские поселки и уводившее скот. В стычках некоторые из них были убиты. Когда скифы спешились с коней, чтобы скальпировать поверженных врагов, то к удивлению обнаружили, что все убитые – женщины. Гордым скифам не пристало воевать с женщинами. Они послали отряд юношей кочевать рядом с врагом, но избегать сражений. Их главной задачей было познакомиться с женщинами. Сначала смелые воительницы постарались уничтожить их, но те отступали, не приняв боя. Постепенно женщины привыкли к такому соседству и уже не угрожали им. Через определенное время юношам удалось соблазнить отважных воительниц, и они взяли их в жены. От них, как считается, и произошло племя сарматов.

Оказывается, легенда эта возникла не на пустом месте. Сарматские женщины действительно воевали наряду с мужчинами. Свидетельством тому служат находки археологов, которые нередко обнаруживают в погребениях женщин-сарматок боевое оружие. Естественно, что два столь воинственных народа нередко воевали. На пограничных территориях постоянно возникали вооруженные стычки, легкие отряды совершали стремительные рейды на чужие территории, угоняя скот и уводя рабов. Но войны не могли длиться вечно. Временами разногласия утихали, тогда скифы и сарматы торговали или совершали совместные военные походы в другие страны. Объединялись они и чтобы отразить нападения опасных внешних врагов. Так, сарматы прислали в помощь скифам свои армии, в которых находись женщины, когда к границам Скифии подошла персидская армия царя Дария.

По утверждениям древнегреческих историков, Гомер, являвшийся одним из основных средств массовой информации в свое время, сочинил не только «Илиаду» и «Одиссею», но еще и поэму «Страна Амазония», которая, однако, в отличие от «Илиады» с «Одиссеей», прославляющих подвиги героев-мужчин и дошедших до нас в поразительной целости, несмотря на их непомерный объем, почему-то вообще не сохранилась. Правда, ни единой строчки ни при каких раскопках найдено не было.

Что касается вопроса происхождения слова «амазонка» и отсутствующей правой груди, то, как отмечает еще дореволюционная энциклопедия Брокгауза и Эфрона, абсолютно на всех дошедших до нас изображениях – статуи, рельефы, картины и прочее – у амазонок «идеально красивые фигуры с обеими грудями, но с весьма развитыми мускулами».

Вообще, Гомер довольно сухо отзывался об амазонках. В сказании об аргонавтах они вообще изображены в виде отвратительных фурий. Однако в сообщениях более поздних авторов их образ становится все привлекательнее, в то время как сами они, отогнанные молвой то в Ливию, то в Меотиду – на Азовское море, уже напоминают былинных богатырей или сказочных фей…

Согласно Геродоту после Троянской войны амазонки удалились на восток и вновь смешались со скифами. Так возник народ сарматов, где пришлые амазонки были равноправны с мужчинами. О местных же жительницах эти воинственные гостьи отзывались так: «Мы с вашими женщинами жить не можем, ибо у нас не одинаковые с ними обычаи. Мы занимаемся луком, стрелами, лошадьми, а женским работам не учились; у вас же ничего сказанного женщины не делают, а делают работы женские, сидя в своих повозках».

Примечательно, что говоря об амазонках, античные авторы неизменно подчеркивают их беспримерную отвагу и военную доблесть. В Римской империи высшей похвалой для воина считалось сказать ему, что он «сражался как амазонка». Если верить римскому историку Диону Кассию, когда полубезумный император Коммод во II веке нашей эры выступал на арене Колизея в роли гладиатора, сражаясь то со зверями, то с людьми, сенаторы, а с ними и все остальные зрители, обязаны были приветствовать его криками: «Ты – властелин мира! В славе своей подобен ты амазонкам!»

Да, женщины-воительницы были достойны таких восторгов. Их хладнокровие вошло в легенду: преследуемые врагами, они без промаха поражали их из лука, полуобернувшись в седле. Особенно же ловко они умели обращаться с двойным топором. Это острое, как бритва, оружие, а также легкий щит в форме полумесяца стали неизменными атрибутами амазонок на любых изображениях.

Но не только греки и римляне говорили об амазонках. Рассказы о сражениях с племенами воинственных женщин известны, например, из древнекитайской и египетской истории.

Амазонки не были забыты, но уже в первом веке до новой эры появляются первые сомнения в их реальном существовании. Историк и географ Страбон собрал много рассказов об амазонках, но, сопоставив их, назвал досужими выдумками.

«Со сказанием об амазонках произошло нечто странное. Дело в том, что во всех остальных сказаниях мифические и исторические элементы разграничены… Что же касается амазонок, то о них всегда – и раньше, и теперь – были в ходу одни и те же сказания, сплошь чудесные и невероятные».

Его мнение разделили последующие поколения историков. Кроме того, получается, что амазонки вдруг бесследно растворились на просторах истории. «Что касается теперешнего местопребывания амазонок, – подводил итоги Страбон, – то только немногие сообщают об этом лишь бездоказательные и неправдоподобные сведения». Так девы-воительницы стали воистину легендарными существами. Их образы лишь расцвечивали подвиги древних героев, будоражили фантазию, – а заодно и пресекали любые прекословия женщин. По словам ритора Исократа, «сколь ни храбры были амазонки, но были побеждены мужчинами и лишились всего».

Так или иначе, но истории «про амазонок» продолжали будоражить мужские умы. Знаменитый средневековый путешественник Марко Поло утверждал, что лично видел в Азии амазонок. Испанцы и португальцы сообщали о «государствах амазонок» в Южной Америке.

В свое время Колумб узнал от индейцев про некий остров, который населяли одни только женщины. Он хотел пленить нескольких из них, чтобы потом показать испанской королеве. Но завоевывать остров не пришлось. Когда корабли Колумба стали на якорь возле одного из островов и отправили на берег лодку с людьми, из близлежащего леса выбежало множество женщин в перьях и вооруженных луками. По их поведению было ясно, что они решили защищать родные места. Колумб назвал окрестности Виргинскими островами, то есть «островами Дев».

Один из знаменитых конкистадоров, Франсиско де Орельяна, открыл великую реку на южноамериканском континенте и первым из европейцев пересек его в самой широкой части. Летом 1542 года его отряд якобы увидел легендарных амазонок, с которыми вступил в бой. Сегодня считается, что это были либо индейские женщины, сражавшиеся рядом с мужчинами, либо испанцы просто приняли длинноволосых индейцев за женщин.

Кстати, открытую им реку Орельяна хотел назвать своим именем, но прижилось другое – Амазонка, в честь тех самых воительниц, с которыми якобы сражались его воины…

0

2

КОГО БОЯЛИСЬ БОЕВЫЕ СЛОНЫ?

Считается, что слоны были приручены и впервые стали использоваться в военных целях в Индии. Случилось это давно, вероятно, в начале I тысячелетия до новой эры.

С того момента род войск боевых слонов прочно удерживал ведущее место в армиях государств Индостана. Именно слонов древнеиндийские авторы считали основой войска, хотя едва ли они были важнее колесниц. Но для такого утверждения у этих авторов были свои резоны: помимо замечательных боевых качеств – мощи, массивности, скорости, поворотливости, послушания, ума, – слон был престижным животным, одним из олицетворений божественной силы, которая давалась в руки его властителям. Чем больше их было в армии, тем могущественнее считался ее предводитель. В «Ведах», «Махабхарате» и других древнеиндийских сочинениях говорится об огромных, поистине сказочных количествах боевых слонов в армиях. Судя по более поздним сведениям, в основном иностранным, войска имели от нескольких десятков до нескольких сотен слонов.

В Древней Индии слонов использовали в основном против конницы, поскольку лошади боялись слонов. Их выстраивали в линию на расстоянии около 30 метров друг от друга, а за ними в промежутках ставили пехоту, чтобы строй выглядел подобно стене с башнями. Защитного вооружения слонам в Древней Индии не полагалось, зато их богато украшали металлическими побрякушками и красными попонами. «Экипаж» такого танка древности обычно состоял из трех человек – махаута (вожатого), стрелка и сариссофора. Иногда на крупном слоне могли разместиться не один, а два стрелка.

Махаут открыто располагался на шее слона, а стрелок и сариссофор – в укрытии из легких щитов на спине животного. Сариссофор защищал слона с флангов, не давая вражеской пехоте подбираться к ногам и брюху, а стрелок вел метательный бой стрелами и дротиками. Но главным оружием подразделения, естественно, являлся сам слон, который наводил ужас своими размерами, топтал противника ногами, пронзал бивнями и душил хоботом, – если, конечно, хотел.

Главным поражающим фактором при атаке слонов, несомненно, являлся страх, который эти животные вызывали своим видом у непривычных еще людей и лошадей. Немалую роль, впрочем, играла и огромная физическая сила слонов. К тому же слонам иногда давали двуручные кривые мечи. Но это была не слишком хорошая идея, – больше для эффекта, – ведь хобот – не рука, и слон не очень-то ловко мог размахивать мечом. Больший успех достигался, если короткие бивни индийских и североафриканских слонов удлиняли железными наконечниками, – таким оружием слоны пользовались с большим успехом.

Вообще говоря, слоны были довольно опасным родом войск. При удаче они наносили страшный урон противнику, а вот если враг был смел и искусен, животные могли прийти в замешательство и перетоптать своих же. Именно поэтому столь высоко ценилось искусство выучки и вождения этих животных. Оно непременно входило в курс обучения индийских царевичей. Эллинистические государи также нанимали индийских вожаков.

В Индии, где слоны были относительно недороги, на них, кроме боевых, возлагались и транспортные функции. В качестве вьючных животных слоны могли долго нести до 600 килограммов грузов, и имели лишь тот изъян, что нуждались в свежих листьях – одним сеном они обходиться не могли. Да и сено в необходимом слонам количестве, в отличие от овса, почти не поддавалось перевозке. Накормить большую армию слонов во время долгого перехода всегда было серьезной проблемой.

В остальном слоны имели очень неплохие показатели. Несмотря на полную неспособность не только прыгать, но и бегать, просто шагом слоны могли двигаться с такой же скоростью, что и лошади рысью, причем пройти в день до 50 километров не представляло для них проблемы.

Особенно полезны были слоны при совершении маршей в джунглях, ибо не только не нуждались в дороге, но и сами прокладывали ее, легко разбирая буреломы и расчищая заросли. Удивительно, но слоны без труда проходили как по горам, так и по болотам.

Европейцы впервые столкнулись со слонами примерно двадцать три века назад. В 331 году до н.э. в битве при Гавгамелах персидский царь Дарий III среди своего воинства выставил 15 слонов против войск Александра Македонского. Хотя они не спасли Дария от поражения, страха на македонцев навели немало.

Вскоре боевые слоны стали служить и в европейских армиях, в течение трех веков сея панику в станах врагов.

Когда тот же Александр Македонский разгромил персидскую армию и направился дальше, в Индию, на реке Гидасп его ожидал с сильным войском Пор, царь Пенджаба. Закипел бой. Пор бросил в атаку свою главную ударную силу – 100 (по некоторым источникам – 200) великолепно обученных слонов, которым поначалу удалось потеснить македонские линии. Однако греки бесстрашно кидались под ноги колоссам и остро отточенными топорами рубили им хоботы…

Так свидетельствовали сами участники сражения. То же самое можно увидеть и в нашумевшем фильме Оливера Стоуна «Александр». Но могло ли это быть на самом деле?

Даже не принимая во внимание качества македонского железа, перерубить топором, ударом снизу, упругий хобот, болтающийся на солидной высоте, с учетом того, что слоновья кожа сама по себе стоила кожаного панциря, практически невозможно. Нанести опасную для жизни рану слону оружием, существовавшим до новой эры, было довольно трудно. Хотя, конечно, такая возможность не исключалась.

Чаще всего, нападая на слона, воины стремились ранить его в ноги. Ноги у слонов всегда сильно перегружены, и повреждения мышц быстро лишали животных возможности двигаться. В отличие от других зверей, слон не только не может передвигаться на трех ногах, но даже долго стоять, если одна нога серьезно ранена. Но в то время македонцы этого еще не знали.

Скорее всего, было так: слоны продолжали бой, пока не поняли, что им не удастся прогнать македонцев, а поняв, не обращая больше внимания на команды махаутов, обратились в бегство, смяв по пути свою же пехоту. Собственно, большинство описанных сражений с использованием слонов обычно так и заканчивались.

Таким образом, атака слонов захлебнулась, а Александр искусным маневром обошел индийцев и ударил по ним с тыла.

В окружении очутился и сам Пор на своем любимом слоне. Отбиваясь от наседавших врагов, бесстрашный гигант отшвыривал всех, кто пытался к нему приблизиться. Но царь был ранен, и умный слон, почуяв, что его хозяин попал в беду, прорвал кольцо македонской пехоты, чтобы вынести хозяина с поля боя. Потом слон сам бережно снял раненого, положил на землю и хоботом вынул стрелы, торчавшие в его теле. Когда неприятельские солдаты нашли беглеца, разъяренный слон, не покидая распростертого на траве господина, защищал его с неистовым мужеством.

Александр все это видел собственными глазами. Восхищенный благородством и смелостью преданного животного, он приказал не трогать слона. Рассказывают, что когда побежденный царь выздоровел, Александр призвал индийца к себе и обещал ему вернуть царство, которое отныне являлось частью империи великого полководца.

А если верить Плутарху, то Александр добавил к владениям Пора еще такие территории, что тот стал едва ли не самым могущественным монархом в Индии. Взамен он хотел заполучить только храбреца слона. Естественно, Пор согласился.

Завоевав часть Индии, македонцы включили слонов и в состав собственной армии. Позже, с распадом Македонской державы, слоны заняли довольно значительное место в армиях эллинистических государств – Эпирского царства, держав Селевкидов и Птолемеев. Но способ их боевого построения несколько изменился. Если в Индии слоны строились с промежутками, распределяясь по всему фронту войска, то греки ставили слонов плотно, компактной группой.

Расположенные на флангах слоны представляли собой меньшую угрозу для своей пехоты, если вдруг обращались в бегство. Кроме того, для защиты своих войск от бегущих слонов карфагенские вожаки имели с собой большой стальной гвоздь и молот. Если слон поворачивал на своих, махаут вгонял ему гвоздь в череп. Позже такой варварский способ был применен и греками, хотя и гарантию он давал сомнительную, ибо умные слоны, однажды увидев гибель дезертира, для себя делали выводы и позже, намереваясь бежать, могли даже против вожаков принять превентивные меры.

Позже выяснилось, что грозные слоны боялись свиней. Всеми почитаемый писатель Элиан описывает такой эпизод. Когда македонский полководец Антипатр осаждал греческий город Мегары, он привел под его стены много слонов. Тогда мегарийцы пустились на хитрость. Они помазали смолой нескольких свиней, подожгли их и погнали в лагерь противника. Несчастные свиньи подняли такой истошный визг, что перепуганные великаны ударились в постыдное бегство, вызвав серьезное смятение в войсках осаждающих.

Скептики, правда, утверждают, что слоны испугались не визга свиней, а огня – ведь всем известно, как боятся его животные. Но тем не менее после этого Антипатр приказал слонов воспитывать вместе с поросятами, дабы те привыкли к виду и визгу свиней.

Антиох, царь Сирии, вел жестокую войну с племенем галатов. В 275 году до н.э. войска противников сошлись во Фригии. Галаты превосходили сирийцев численностью и были лучше вооружены. Начало сражения не сулило царю ничего утешительного. Он уже подумывал было об отступлении, когда один из его помощников посоветовал пустить в дело 16 индийских слонов, спрятанных за рядами пехоты.

Когда шеренги сирийцев вдруг расступились, галаты окаменели от ужаса. На них тяжелой поступью надвигались невиданные чудовища в кроваво-красных чепраках, покрытые чешуей медных щитов. На спинах их высились деревянные башни с воинами. Черные плюмажи из птичьих перьев колыхались на размалеванных лбах животных. Издавая резкие трубные звуки, слоны угрожающе размахивали хоботами, в которых сверкали длинные кривые мечи.

Дико заржав, лошади галатов в панике помчались прочь. Пешие воины не успели опомниться, как слоны опрокинули и смяли их боевые порядки. Животные, одурманенные пьянящими напитками, дали волю своей ярости. Они догоняли галатов, топтали их, поражали мечами и пронзали бивнями. Лучники, засевшие в башнях, расстреливали бегущих стрелами.

Выиграв битву, в благодарность своему четвероногому воинству царь повелел воздвигнуть на поле брани памятник с изображением слона.

По другим данным, Антиох стыдился этого своего успеха. «Можно ли гордиться победой, – говорил он, – если в этом заслуга одних зверей».

После неудачной экспедиции в Италию Пирр, царь Эпирский, вернулся в Грецию, где продолжал свои военные авантюры. В 272 году до н.э. он решил с помощью слонов овладеть городом Аргос, что на Пелопоннесе. И это после того как три года назад в битве при Беневенте он сам чуть не пострадал от своих же слонов, которых римляне сумели обратить в бегство.

В этот раз военные действия для царя шли успешно. Ночью, обманув бдительность стражи, изменник открыл эпирцам городские ворота. Пирр намеревался запугать горожан слонами и поэтому пустил их в город первыми. К несчастью, ворота оказались невысокими, и башни, установленные на слонах, мешали в них пройти. Пришлось их снимать, а потом снова устанавливать. Из-за этой непредвиденной задержки был упущен благоприятный момент. Разбуженный гарнизон и жители города успели взяться за оружие. К тому же на узких кривых улочках слоны ничего не могли поделать с защитниками города, которые, затаившись в укрытиях, осыпали их камнями и стрелами. События приняли плохой оборот, и эпирцы мечтали уже о том, как бы выбраться живыми из этого злосчастного лабиринта. Однако израненные, растерявшиеся слоны снова вышли из повиновения. Они толпились, никому не давая прохода. Когда у одного слона убили погонщика, тот, забыв обо всем, в тоске метался по улицам, разыскивая тело хозяина. А найдя, поднял убитого хоботом и принялся крушить и своих, и чужих. В этой битве погиб и сам Пирр, царь Эпирский.

Как записали историки со слов участников этой битвы, в смерти Пирра косвенно был виноват слон. Раненый великан упал и закрыл своим телом дорогу в единственных воротах, через которые могли спастись эпирцы. Пирр, прикрывавший отступление, остался практически один. В какой-то момент камень, брошенный с крыши, убил его на месте.

Стоит заметить, что полководцы Рима никогда не придавали слонам большого значения. Они считали их ненадежными и даже опасными помощниками, которые зачастую не только не оправдывали возлагавшихся на них надежд, но и сами способствовали поражению. Так случилось и в битве у города Тапса во время похода Цезаря в Африку (47–46 годы до н.э.), где Гай Юлий дал бой войскам сторонников республики под командованием Сципиона Метелла.

На обоих флангах республиканцы поставили по 32 слона. Как только они устремились в атаку, разом заголосили сотни труб противника, загрохотали барабаны, зазвенели медные тарелки. Копейщики начали закидывать животных дротиками. Оглушенные неожиданным шумом, испуганные свистом стрел, слоны повернули назад, разметали колонны республиканцев и понеслись прямо на укрепленный лагерь Сципиона. Под их мощными ударами рухнули ворота, а наспех возведенные ограждения развалились как карточный домик. Преследуя по пятам животных, в проломы ворвались легионеры Цезаря и захватили всех слонов-неудачников.

После битвы при Тапсе интерес к слонам как к воинам постепенно угас.

Наиболее существенным недостатком слона как боевого животного была его плохая управляемость. Слоны далеко не всегда склонны были слепо следовать за своими начальниками и были слишком рассудительны, чего нельзя сказать о лошадях. Слон, вообще, хорошо подумает, прежде чем что-либо сделать.

Своему махауту слон подчинялся исключительно из дружеских чувств. Вовсе не из страха! Кроме того, в отрядах слонов присутствовало двоевластие, – кроме махаутов, слоны ориентировались и на собственных лидеров.

С одной стороны, слоны сражались более сознательно, чем лошади – умели отличать своих от чужих, понимали, для чего им мечи. Они могли, конечно, шутя пройти сквозь ряды пехоты, но зачем? Слон должен был сначала понять, для чего ему это нужно. Просто взять и нагнать его на пехотинцев было трудно, – если люди не расступались, слон часто останавливался и, в лучшем случае, пытался расчистить себе дорогу.

Получается, что присутствие слонов воздействовало на врага больше морально. Естественно, только один вид огромного животного мог повергнуть в ужас.

Слоны всегда боялись огня, часто боялись людей, способных больно уколоть копьями или мечами. Слонов вообще нельзя было сделать бесстрашными, ибо нападали они только из желания сделать приятное махауту. Даже если они защищали своих махаутов, то и тут понимали, что лучший способ уберечь их, – унести в безопасное место.

В общем, слоны отличались низким боевым духом. Серьезный мотив для участия в сражении дать им было невозможно. Кроме того, средняя продолжительность жизни слона в ту пору была вдвое больше человеческой, и, похоже, они это чувствовали.

Несомненно, неудачи боевого применения слонов и вытеснение их конницей в значительной мере были обусловлены и тем, что этот вид животных так и не был одомашнен, а только приручен. Поголовье ручных слонов всегда пополнялось путем отлова диких. Селекция, таким образом, не производилась, и боевые слоны отличались от рабочих только размером, но не психологией.

К началу новой эры опыт использования слонов в средиземноморском регионе окончательно показал, что против стойкой пехоты они не имеют большого успеха. Слонов уже не боялись, – солдаты сами нападали на них с факелами, пускали в слонов горящие стрелы и бросали им под ноги доски с гвоздями.

В средние века боевые слоны все еще применялись почти во всей Азии – от Ирана до Китая, от Индии до Аравии. Но тактика их использования постепенно менялась. Речь шла уже не о боевой пользе применения слонов, а скорее о престижности. И, конечно же, очень часто они использовались как тягловые животные. Например, в той же Индии с XVI века слоны очень неплохо справлялись с перевозкой пушек.

Очевидно, что боевая слава слонов оказалась несколько преувеличенной по сравнению с их действительным значением в мировой военной истории, но сам факт эффективного использования в бою столь мощного и умного животного, как слон, не может не вызывать восхищение.

ТАК СРАЖАЛИСЬ «ТАНКИ ДРЕВНОСТИ»

(По материалам А. Нефедкина и Ю. Дмитриева.)

Современные историки полагают, что колесницы были изобретены за 2300 лет до новой эры в Месопотамии, однако точных доказательств этого не существует. Однако к тому моменту, когда лошади были приручены человеком, они еще мало напоминали современных скакунов. Настолько мало, что на основании сохранившихся барельефов иногда высказывается мнение, что древние шумеры запрягали ослов, а не лошадей в свои колесницы. Возможно и так, ибо создавать породы лошадей, которых нельзя было бы спутать с ослами, людям удалось только во II тысячелетии до нашей эры. Позже египтяне и ассирийцы в свои колесницы запрягали коней ростом уже 160 сантиметров и весом до 500 килограммов.

Со временем повозки совершенствовались. Так появились грузовые и боевые колесницы, которые появились и в других странах. Правда, некоторые историки считают, что повозки были изобретены самостоятельно и в Месопотамии, и на Кавказе, и в евразийских степях. Но, судя по тому, что во всех этих местах повозки были одинаковой конструкции, а также по тому, что их части и детали назывались одинаково, центр происхождения, вероятно, у них один.

Технология постройки колесниц постоянно развивалась. Если в Месопотамии поначалу колесницы были тяжелыми и представляли собой платформы, на которых находились метатели дротиков или лучники, то в Египте это уже были легкие, маневренные повозки, приспособленные не только для стрелков. Они и сами по себе являлись грозным оружием.

О том, какое значение в Древнем мире придавалось колесницам, запряженным лошадьми, можно судить по многим фактам. Например, в Египте для изготовления колесниц использовались вяз, сосна, ясень, береза. Однако береза не растет южнее Трапезунда и Арарата, а значит, материал этот доставлялся издалека. В те времена решить такую проблему было нелегко.

Любопытное открытие сделали исследователи на острове Крит, где было найдено около пятисот колесниц. Рельеф острова Крит гористый, и на колесницах там ездить почти невозможно, поэтому немецкий ученый Г. Бокиш высказал предположение, что колесницы на Крите изготовляли «на экспорт».

Так это или нет, но появление колесниц вызвало, по сути, целую революцию в военном деле. Став главной ударной силой в армиях, они решали не только исходы отдельных сражений – они решали судьбы целых государств!

Прекрасное и точное описание боевых действий на колесницах можно найти у Гомера. Но началась боевая слава колесниц в Египте и Хеттском царстве, некогда расположенном в Малой Азии.

Оба царства постоянно воевали друг с другом и не менее регулярно совершенствовали свои войска. Разумеется, совершенствовались и колесницы.

Рано или поздно государства эти должны были сойтись в решающем сражении. И оно произошло по одним данным в 1312, по другим – в 1296 году до новой эры.

К тому времени и египтяне, и хетты усовершенствовали колесницы, которые сыграли решающую роль в этой битве, происшедшей у города Кадеш, который находился на территории теперешней Сирии.

Считается, что битва при Кадеше – первая в истории битва, ход которой можно четко проследить по подробным описаниям личного летописца египетского фараона Рамсеса II. Едва ли, конечно, это описание объективно, но все-таки оно дает некое представление о происшедших событиях и показывает роль боевых колесниц.

Количество воинов в обеих армиях было одинаковое – примерно по двадцать тысяч пехотинцев с каждой стороны. Но главное – колесницы. Их было много: у хеттов – две с половиной тысячи, у египтян предположительно столько же. Колесницы объединялись в отряды по десять, тридцать и пятьдесят. Почти метровые колеса у боевых колесниц имели уже восемь спиц (ранее было четыре, максимум шесть), и – что очень важно – увеличился конец оси, выступавшей с каждой стороны колеса. Лошадьми управлял возница – уважаемая в Египте личность. Рядом с ним стоял воин. Обязательно из знатного рода – только они имели право сражаться не в пешем строю. Концы выступающих осей были фактически острыми длинными ножами. Когда такая колесница врывалась в расположение врага, она скашивала живую силу противника как траву. Такие же, но несколько короче, ножи прикреплялись к передку колесницы.

Колесницы египтян были маневренными, быстрыми, а знаменитый маневр «гнев фараона» производил страшное опустошение в рядах врагов. Суть «гнева» состояла в том, что колесницы врывались в расположение врага и, резко развернувшись, мчались вдоль всего фронта от фланга до фланга.

Хеттские колесницы слыли более мощными – на них стояло по три человека: кроме возницы еще и щитоносец, прикрывавший и возницу, и воина, который был обычно копейщиком.

И у хеттов, и у египтян колесницу везли две лошади. Но всегда имелась третья – запасная.

Рамсес II покинул Египет с отрядами, каждый из которых назывался по имени бога – Амон, Ра, Пта и Сет.

То ли у египтян была плохо поставлена разведка, то ли хетты ловко их дезинформировали, но, приблизившись к Кадешу, Рамсес II и не подозревал, что находится совсем близко от противника. К тому же подосланные лжеперебежчики совершенно усыпили бдительность Рамсеса II, сообщив, что хетты ушли далеко. А они тем временем обошли египтян с тыла, неожиданно напали на приближающийся отряд Ра и разгромили его. Затем подошли с тыла к отряду Амона и тоже почти полностью уничтожили его. Сам Рамсес II едва уцелел и спасся лишь благодаря личной охране и собственному мужеству. Да еще благодаря лошадям. Летописец записал слова фараона: «Со мной были Победа у Фив и Бодрость духа, мои лучшие кони, у них нашел я поддержку, когда остался совершенно один среди множества врагов…»

Однако и хетты допустили ошибку. Они посчитали, что египтяне полностью разгромлены, и занялись грабежом покинутого египетского лагеря. Тем временем к месту сражения подходил отряд союзников Египта. Встретив их, спасающийся бегством Рамсес II повернул обратно, и теперь уже египтяне обрушились на потерявших бдительность хеттов.

Не будем сейчас утверждать, кто именно победил в этом сражении. Рамсес II полагал, что победил он, хеттский владыка Муваталлис был уверен, что именно он разгромил египтян. Историки же считают, что битва при Кадеше окончилась «вничью». Египет и Хеттское царство после этой битвы заключили договор о ненападении и взаимной помощи. Но самое главное, что в этом деле сегодня нас интересует – роль колесниц, которая оказалась решающей. Хотя, конечно, без лошадей ни о какой роли колесниц говорить бы не пришлось. Недаром и египтяне, и хетты уделяли такое внимание лошадям, даже их внешнему виду…

Колесницы продолжали совершенствоваться: уже не две, а четыре и даже шесть лошадей везли боевые повозки, уже не один-два, а четыре человека находились на них, и колесницы из «легких танков» древности превратились в «тяжелые»… А персы сделали колесницы серпоносными!

Исходя из свидетельств древних, можно полагать, что вооруженные серпами колесницы появились между 479 и 401 годом до н.э. в персидской Ахеменидской империи.

Серпоносная упряжка по своим задачам сильно отличалась от своих предшественников – простых невооруженных колесниц. Последние обычно сражались между собой перед столкновением пехоты, поддерживали ее фланги, преследовали врага после схватки и в гораздо меньшей степени выполняли функцию фронтальной атаки на пехоту противника, в основном, когда у врагов не было своих колесниц или они уже были выбиты с поля боя. Упряжки же с серпами – это оружие исключительно для лобовой атаки строя врага, рассчитанное не только на непосредственное поражение неприятеля, но и на психологический эффект, деморализующий последнего. Главная задача серпоносных колесниц состояла в разрушении сплоченного строя пехоты.

В течение V века до н.э. постоянными противниками персов были греки. Именно эллины имели стойкую тяжеловооруженную пехоту, которую безуспешно атаковали своими наскоками персидские всадники в первой половине V века до н.э., в основном конные лучники. В то же время именно у греков почти отсутствовали или неэффективно использовались метатели, способные отразить атаку колесниц и, следовательно, фаланга гоплитов представляла удобную мишень для нападения упряжек. Но самое главное состоит в том, что именно эллины понимали значение строя в сражении. Именно эту сплоченность и должна была уничтожить колесница с серпами. Кроме того, во всех известных исторических случаях серпоносные квадриги Ахеменидов применялись именно против греческой, а позднее и против македонской фаланги.

В случае с серпоносными колесницами нужно было создать совершенно новый род войск, бойцы в котором должны обладать смелостью самоубийцы, чтобы лететь в упряжках прямо на ряды врага, часто даже без поддержки атаки своих всадников.

Впервые о применении серпоносных колесниц можно прочитать у Ксенофонта, где речь шла о битве при Кунаксе между армией претендента на ахеменидский престол Кира Младшего и его братом царем Артаксерксом II. Интересно, что отведенную им роль в битве колесницы Артаксеркса II не выполнили. Греческие фалангисты сумели испугать лошадей ударами копий о щиты, и атака захлебнулась. Зато по подробным описаниям Ксенофонта можно представить себе конструкцию серпоносной колесницы рубежа V–IV веков до н.э.

Квадрига имела большие колеса, вертящиеся вокруг оси, длина которой должна быть примерно равной ширине упряжки из четырех коней. К каждому концу оси было прикреплено по одному горизонтальному серпу длиной около 90 сантиметров. Еще два вертикальных серпа находились под осью, у обеих сторон пола кабины. В высоком деревянном кузове из досок стоял возница, одетый в чешуйчатую броню с длинными рукавами и высоким воротом, голову его защищал шлем. Других воинов в кузове не было. Из оружия колесничий, очевидно, имел лишь меч. Лошади некоторых упряжек прикрывались бронзовыми налобниками, месяцевидными нагрудниками и пластинчатыми защитными попонами.

Следующий по хронологии случай применения серпоносных квадриг, зафиксированный в источниках, – бой при Даскелионе (395 год до н.э.) между отрядом спартанского царя Агесилая и конницей сатрапа Геллеспонтийской Фригии Фарнабаза. Персидский отряд, состоящий примерно из 400 всадников и двух серпоносных колесниц, неожиданно напал на греков. Эллины, в количестве около 700 человек, сбежались вместе, пытаясь построить фалангу. Но и сатрап не мешкал. Он, выставив вперед колесницы, атаковал ими. Упряжки рассеяли ряды врага, а сразу вслед за ними напали всадники, перебив около 100 перемещавшихся греков. Оставшиеся бежали к лагерю. Примечательно, что этот бой – один из немногих случаев успешного действия серпоносных колесниц. Это объясняется тем, что сразу за атакующими колесницами в прорыв скакали всадники, которые прикрывали возниц.

Из сражений, в которых принимали участие серпоносные квадриги, лучше всего освещена источниками битва при Гавгамелах, происшедшая 1 октября 331 года до н.э. между армиями Александра Македонского и Дария III, последнего персидского царя из династии Ахеменидов. Персы специально выбрали поле для битвы, где они могли развернуть свои многочисленные войска. Более того, почва была специально выровнена для действия колесниц и конницы, а на флангах были высыпаны колючки – трибулы для нейтрализации македонской конницы – главной ударной силы армии Александра. И все же это не помогло – Дарий потерпел сокрушительное поражение. Хотя персидские серпоносные колесницы действовали на левом фланге македонян довольно успешно.

К концу ахеменидской эпохи произошли изменения в вооружении колесниц. Отказались от нижних (под кузовом) серпов; однако вооружение усилилось путем прибавления горизонтального серпа, закрепленного с каждой стороны на конце ярма, и путем приделывания к концу оси спускающегося книзу лезвия, расположенного ниже горизонтального серпа.

Последний раз серпоносные колесницы применялись в битве при Зеле в 47 году до н.э. Сын знаменитого Митридата VI, Фарнак II, поставленный Помпеем царем Боспора, воспользовался гражданской войной в Риме, захватил Малую Армению, а затем, разбив при Никополе цезарианского правителя Азии Домиция Кальвина, еще и Понт, ставший к этому времени римской провинцией. Видимо, здесь он набрал часть армии, используя старую, отцовскую, систему комплектования, и, возможно, употребив старые царские арсеналы.

Тем временем Гай Юлий Цезарь, окончив Александрийскую войну, пришел в Малую Азию, собрал местные силы и встретился с врагом Рима около города Зела. На рассвете 2 августа 47 года до н.э. Фарнак II вывел войска из лагеря и повел их через равнину на римлян, которые разбивали лагерь на возвышенности. Цезарь не предполагал, что противник нападет на него в столь невыгодных для азиатов условиях, и продолжал свои фортификационные работы, выставив перед валом заградительную линию войск. Однако Фарнак II совершенно неожиданно повел свои отряды на холм, где стояли римляне, которые спешно и в суматохе стали выстраивать легионы. На это еще не построенное войско Фарнак II и бросил колесницы, которые были засыпаны множеством метательных снарядов. Легионеры, отбросив квадриги, столкнули с холма и пехоту врага. В итоге войско Фарнака II бежало. Именно об этой победе Цезарь сообщит сенату всего лишь тремя словами: «Пришел, увидел, победил».

От битвы при Кунаксе (401 год до н.э.) до битвы при Зеле (47 год до н.э.) – вот исторический путь серпоносных колесниц, который зафиксирован и сохранившихся источниках. Очевидно, что именно эти колесницы как боевое оружие имели существенные недостатки, преодолеть которые было невозможно. Например, для них особенно нужна была ровная местность. Впрочем, специальное выравнивание почвы упоминается лишь перед битвой при Гавгамелах, место для которой планировалось заранее.

Древним был хорошо известен психологический эффект колесничной атаки. Очевидно, как раз этим впечатлением были навеяны описания кровавых ран, производимых серпами – ведь обычно потери от атаки квадриг были небольшими.

Таким образом, колесницы (и не только серпоносные), которые постепенно исчезли из боевых построений, можно назвать скорее «психологическим оружием», нежели «танками древности».

КУДА ХОДИЛИ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ГРЕКОВ?

Поход греческого войска в Переднюю Азию, описанный в «Анабасисе» Ксенофонта, вряд ли можно рассматривать как крупное историческое событие, оказавшее решающее влияние на судьбы народов древнего мира.

Отряд греческих наемников, численностью примерно в 13 000 человек, был присоединен к большой армии, собранной в 401 году до н.э. персидским царевичем Киром в целях свержения с престола его старшего брата, царя Персии Артаксеркса II. В решающем сражении при Кунаксе Кир погиб. Стратег и предводитель конницы Артаксеркса Тиссаферн хитростью обезглавил войско греков, погубив их начальников. Однако наемники, проявив невиданную твердость, отказались сложить оружие… После многочисленных смертельных опасностей, скитаний и лишений эллинам удалось вернуться на родину.

Именно последнее обстоятельство, а также уникальность самого события и связанных с ним малоизвестных подробностей произвели и продолжают производить глубокое впечатление на всех, кто интересуется древней историей.

Одним из показателей живого интереса, проявленного современниками к походу наемников Кира, может служить факт появления в свет ряда литературных трудов, ему посвященных. Из них полностью до нас дошел только «Анабасис» Ксенофонта, историка и философа, в юности бывшего учеником самого Сократа. Но благодаря выдержкам и пересказам, сохранившимся у более поздних авторов, мы имеем некоторое представление о других сочинениях, касавшихся той же темы. Так, греческий врач и историк Ктесий, проживший 17 лет (с 414 по 398 год до н.э.) при персидском дворе и лечивший Артаксеркса от раны, полученной в битве при Кунаксе, включил рассказ одеяниях греческого отряда персидского царевича в свой большой труд по истории Востока. Описание похода было также сделано одним из его участников, стратегом Софенетом из Стимфалы, и весьма возможно, как полагают некоторые современные критики, что тот довольно пространный рассказ об этой экспедиции, который сохранился в «Библиотеке» греческого историка I века до н.э. Диодора, в конечном итоге восходит к сочинению Софенета.

Пересказ Диодора и отрывки из Ктесия очень ценны, но первое место среди источников, из которых можно почерпнуть сведения о походе наемников Кира, бесспорно принадлежит «Анабасису» грека Ксенофонта, который сам был участником того удивительного похода. К слову сказать, его «Анабасис», или «Восхождение», – древнейший из дошедших до нас образцов литературного жанра исторических мемуаров – высоко ценился греками и римлянами и сейчас является одним из наиболее популярных произведений древнегреческой литературы.

Но обо всем по порядку.

Итак, Кир Младший – сын персидского царя Дария II, будучи сатрапом Лидии, Великой Фригии и Каппадокии, а также возможным претендентом на трон Ахеменидов, в 401 году до н.э. задумал захватить персидский престол, которым владел его старший брат Артаксеркс II.

Еще раньше Кир был послан в Малую Азию со специальным заданием – установить непосредственные контакты со спартанским правительством и немедленно начать переговоры со спартанской миссией в Азии, возглавляемой Лисандром. Тиссаферн и Фарнабаз, малоазийские сатрапы, фактически отстранялись от всякого участия в спартано-персидских переговорах из-за их постоянного соперничества. Кир Младший в качестве поверенного своего отца, конечно, был идеальной фигурой для такого рода переговоров. По многим причинам, как объективного, так и чисто личного характера, Кир был заинтересован в установлении самых тесных контактов со Спартой. В Малой Азии он собирался действовать, с одной стороны, как агент персов, с другой – с учетом своих собственных далеко идущих планов. Идея насильственного захвата трона и необходимость в этой связи заранее скомплектовать себе армию наемников, по-видимому, уже тогда завладела мыслями молодого честолюбивого Кира. Неудивительно, что Лисандру, решавшему проблемы создания спартанских тайных обществ против Афин, удалось склонить Кира на сторону Спарты в ее противостоянии с Афинами.

В определенный момент Кир решил, что пора действовать. При помощи Спарты он сумел добавить к своей 100-тысячной армии (по другим данным, Кир имел 300-тысячное войско) еще 13 000 греческих наемников под командованием спартанского стратега Клеарха, после чего выступил против 400-тысячного войска своего брата Артаксеркса II.

Спартанцы поддержали Кира, поскольку он помог бы им ослабить Афины. В свою очередь Кир Младший, вербуя греков, отлично знал, что делал. Превосходство военной машины эллинов в то время было налицо. Они постоянно оттачивали свое военное искусство в длительных междоусобицах. В том же «Анабасисе» описан интересный эпизод о маневрах греческих наемников и о том, какой ужас они внушили этими действиями наблюдавшим их «варварам».

Ксенофонт пишет о молодом царевиче Кире, как о незаурядной личности. Он выделяет такие качества человека и вождя: щедрость, великодушие, широкую образованность и мужество. Тем сильнее впечатление от его трагической гибели в момент, когда, казалось, сбылись его надежды и окружающие уже спешат воздать ему царские почести.

Противники сошлись в решающей битве при Кунаксе, севернее Вавилона.

Перед битвой армия Артаксеркса II насчитывала, по сообщению Ксенофонта, 900 000 (!) человек и 150 боевых колесниц. Кроме того, еще 50 упряжек вместе с армией Аброкома не успели прибыть к месту боя. О расположении войск противников в битве мало информации. Ксенофонт, как настоящий военный специалист, рассказал в основном лишь то, что происходило на его фланге и, следовательно, что он сам видел.

Артаксеркс II выставил перед своей боевой линией колесницы. Ксенофонт писал о назначении этих квадриг: «А перед ними были отстоящие далеко друг от друга колесницы, называемые как раз серпоносными… Замысел же состоял в том, чтобы на отряды греков их погнали и прорубили ими их».

Кир находился на своей серпоносной колеснице, когда ему сообщили о наступлении неприятеля. Он тотчас спрыгнул на землю, одел грудную кирасу, сел на коня, подхватил копье и стал строить свое войско. Кир имел отряд телохранителей из 600 отборных всадников, одетых в латы, набедренники и шлемы и вооруженных мечами. Во главе этих 600 человек Кир атаковал стоявшую в первой линии гвардию Артаксеркса II силой в 6000 человек, разбил ее наголову и в рукопашном бою собственноручно убил ее предводителя Артагерза.

Подобным образом Тиссаферн, предводитель конницы Артаксеркса II, атаковал греческих пелтастов. Кроме всадников на эллинов обрушились персидские серпоносные колесницы. Однако греки не дрогнули, они стали бить копьями о щиты, чтобы испугать вражеских коней. Квадриги начали разгоняться, однако они не успели набрать скорость, необходимую для атаки, поскольку колесничие не хотели атаковать, видя, что их войско отступает. Возницы, побросав свои квадриги, бежали, а испуганные упряжки, без людей, метались и через свои, и через греческие ряды, которые перед ними просто расступались. Причем у эллинов пострадал лишь один человек, видимо, сбитый конями колесницы, но не убитый. Далее воодушевленные греки мечами и копьями привели персидских всадников в полное расстройство.

И вдруг случилось непредвиденное: Кир Младший в рукопашной схватке был убит! Услыхав такую страшную весть, солдаты Кира, набранные в Малой Азии, тотчас обратились в бегство. Многие из них перешли на сторону врага. Приближенные Кира, его друзья и соратники, погибли, сражаясь за тело вождя. Персы сумели захватить мертвое тело Кира, после чего отрубили ему голову и правую руку. Только один приближенный Кира, – находившийся на левом фланге Арией, который командовал конницей, – убежал вместе со всем войском.

Теперь из-за отсутствия конницы спартанцы оказались в очень затруднительном положении. Персидские лучники и пращники постоянно беспокоили издали тяжеловооруженных греков, но тотчас отступали, когда последние переходили в наступление.

Вскоре персам Артаксеркса II даже удалось напасть на лагерь. Царь и его люди разграбили большую часть лагеря и взяли в плен фокеянку, наложницу Кира. Спартанцы, ценой многих жизней, смогли отогнать мародеров.

Артаксеркс II перестроил свои боевые порядки, готовясь к новой атаке. Вскоре он сделал вид, что готовится ударить эллинам в тыл. Спартанцы также быстро провели перестроение, готовясь к отражению атаки. Однако Артаксеркс II, объединившись с Тиссаферном, изменил направление удара и попытался обрушиться на противника слева, чтобы потом захватить его в кольцо.

Эллины не стали дожидаться удара. Быстро развернувшись, спартанцы дружно атаковали первыми. Персы снова не выдержали и побежали, а противник гнал их до какой-то деревни. Остановив войско у большого холма, Клеарх послал Ликия из Сиракуз и еще одного человека на его вершину, чтобы осмотреться. Вскоре Ликий вернулся и рассказал о том, что враг продолжал бежать с поля битвы.

Между тем зашло солнце. Спартанцы, уверенные в победе, остановились и сняли оружие, чтобы передохнуть. Примечательно, но они до сих пор не знали о смерти главного предводителя. Они так и провели ночь в неведении.

На заре спартанцы, не получив никаких вестей, решили собрать оставшееся имущество и в полной боевой готовности идти вперед, на соединение с Киром. Когда они уже были готовы выступить, прибыл Прокл, правитель Тевфрании, и Глус, сын Тамоса, которые рассказали о гибели Кира и о том, что Арией, вместе с остальными варварами, бежал.

Далее произошли еще более трагические события. Тиссаферну удалось хитростью выманить спартанских вождей на переговоры. Когда они дошли до ставки Тиссаферна, стратегов пригласили войти в большой шатер. После этого, по тайному сигналу, вошедшие были схвачены, а оставшиеся снаружи – убиты. Конный отряд персов пронесся по равнине, убивая всех встречавшихся эллинов. Спартанцы, большая часть которых наблюдала за избиением из лагеря, были настолько поражены, что не приняли никакого решения, пока не прибежал, поддерживая руками свои кишки, аркадянин Никарх, раненный в живот, и не рассказал обо всем.

Персы вероломно схватили пятерых стратегов, среди которых был и пятидесятилетний Клеарх, отвезли к царю и казнили: им отсекли головы. Войско греческих наемников оказалось обезглавленным. Но это продолжалось недолго – греки выбрали себе нового начальника. Им стал Ксенофонт, который решился на практически невыполнимый шаг: вывести греков из опасного района.

Воспользовавшись замешательством персов, непобежденные греки двинулись в отступление по вражеской территории в направлении ближайшей греческой колонии Трапезунт, находившейся на расстоянии почти в тысячу километров.

Апеллируя к прошлому Эллады, Ксенофонт говорит о том, что нынешние персы – это потомки тех самых, которые уже не однажды бывали разбиты эллинами. Одним из главных отличий между эллинами и персами для автора «Анабасиса», как и для Геродота, является то, что у греков есть свобода, а у персов ее нет. Об этом говорил даже Кир Младший, то же констатирует и Ксенофонт в речи, произнесенной после гибели стратегов. Здесь показательно следующее. После кончины Кира верные ему персы переходят на сторону Артаксеркса II, в то время как после смерти стратегов эллины выбирают себе новых.

Ксенофонт очень подробно рассказывает, как вел своих людей через горы и реки, преодолевая холод, несчастья, отчаяние. Отношение к ним вокруг было крайне враждебное. Ведь для местных жителей Кир был изменником, который ради собственной наживы и целей, используя враждебных греков, напал на персидскую империю.

Естественно, в течение долгих месяцев не получая жалованья, греческие наемники жили грабежом. При этом само собой разумеется, что, нападая на мирные поселения, они не только захватывали продовольствие и скот, но также угоняли с собой и жителей. Этих людей продавали затем при первом удобном случае в рабство, преимущественно в греческих городах. Вырученные деньги шли в пользу солдат, а часть их откладывалась для благодарственных приношений богам-покровителям. Впрочем, греческие наемники не скрывали от себя угрозы, нависшей также и над ними, и твердо помнили, что военная катастрофа в борьбе с их многочисленными противниками непременно приведет греков к рабской доле. Но большой неожиданностью было для них, вероятно, частичное осуществление этой постоянной угрозы не в результате военного поражения, а по приказу одного из спартанских начальников – всесильных в то время хозяев в греческих городах. В греческом городе Византии, в наказание за самовольные действия, 400 наемников Кира окончили свою военную карьеру на невольничьем рынке в качестве выставленного на продажу живого товара…

В конце концов, после пяти месяцев марша и кровопролитных схваток, около 6000 уцелевших греков достигли пункта назначения. А когда наконец перед измученными солдатами открылась водная гладь Понта Эвксинского, прозвучал ликующий крик: «Таласса! Таласса!» («Море! Море!»). Далее порядком поредевший отряд продолжил морем путь к городу Халкедону в Босфоре, чтобы потом идти дальше на Запад в Византий, Фракию и Пергам.

В Пергаме Ксенофонт, который во Фракии фактически состоял главнокомандующим греческого войска, передал уцелевших солдат – а их оказалось около 5000 человек – в распоряжение Фиброна – спартанского военачальника, собиравшего армию для ведения войны с сатрапом Фарнабазом. Можно предположить, что Ксенофонт сохранил начальство над своим отрядом.

Переход под начало спартанцев послужил причиной для изгнания Ксенофонта из пределов его родины, что, в свою очередь, определило всю его дальнейшую судьбу. В Малой Азии Ксенофонт сблизился со спартанским царем Агесилаем, вместе с ним переправился в Грецию и служил под его начальством, принимая участие в битвах и походах против врагов Спарты, в том числе и против Афин.

Позже он отошел от общественных дел, поселившись в отведенном ему спартанцами имении в Скиллунте близ Олимпии, где он прожил десять лет, занимаясь сельским хозяйством, охотой и литературой. К этому времени относится и написание «Анабасиса».

Примирение с родным городом произошло лишь в конце жизни Ксенофонта. Когда разгорелась война между Спартой и Фивами, Афины оказались в союзе со Спартой и Ксенофонт получил амнистию. Но о возвращении его на родину и о дате его смерти никаких сведений нет.

…В 334 году до н.э., спустя 67 лет после описанного в «Анабасисе» похода, Александр Македонский прошел по стопам наемников Кира через всю Малую Азию и нанес смертельный удар Персии Ахеменидов, чем положил начало новой эпохе в истории Древнего мира. Таким образом, поход эллинского войска в 401 году до н.э. явился предтечей решающего похода Александра Великого и предвозвестником грядущего эллинизма.

0

3

«ЛАЗЕРНЫЙ ПРИЦЕЛ» АРХИМЕДА

Великий ученый древности Архимед, живший за два столетия до Рождества Христова, до сих пор восхищает мир своей мудростью и прозорливостью. Греческий ученый, которому принадлежит знаменитое восклицание «Эврика!», открывший основополагающие законы физики, построивший небесный глобус для астрономических наблюдений, впервые измеривший диаметр Солнца и вычисливший окружность Земли, сформулировавший закон гидростатики, заложивший основы математики и алгебры, а также сделавший массу остроумных изобретений, известен каждому.

Известны и его заслуги в военном деле. Например, успешное использование сконструированных им военных машин против римского флота во время осады Сиракуз.

Или то, как он с помощью системы зеркал, словно гиперболоидом Гарина, поджег вражеские корабли римской эскадры.

Стоп! А было ли это на самом деле? А если и было, то все-таки как это могло произойти?

В 213 году до н.э. во время второй Пунической войны, разразившейся между Римом и Карфагеном, римский сенат решил произвести немедленный и решительный штурм союзного карфагенянам города Сиракузы, расположенного на острове Сицилия. После Гиерона власть в Сиракузах перешла к его наследнику Гиерониму, который сразу присоединился к Ганнибалу. Рим вознамерился окончательно решить вопрос о победителе в изрядно затянувшейся кампании и завладеть Сиракузами.

Командовать силами вторжения был назначен талантливый и жестокий полководец Марк Клавдий Марцелл, который принял невероятное на первый взгляд решение: напасть на город с моря, где защитные стены невысоки и выходят на самый край берега. Он хорошо помнил о том, что афиняне в свое время потерпели неудачу у крепких стен этого города, потому решил напасть со стороны Ионического моря.

Для блокады Сиракуз римляне снарядили 25-тысячную армию и снова довели численность своего флота до 150 пентер, из которых 100 предстояло выстроить вновь. Часть этого флота немедленно ушла в Сицилию, где консул Марцелл отрядил 60 кораблей для блокады Сиракуз.

О планах римлян и о приближении неприятельского флота в Сиракузах было известно. В руководстве обороной вместе с военачальником Гиппократом участвует один из самых уважаемых граждан Сиракуз, изобретатель и ученый, уже осчастлививший жителей разными полезными «бытовыми» изобретениями. Архимед – убежденный эллин по духу и терпеть не может варварский Рим, поэтому прилагает все силы, чтобы помочь любимому городу.

Римский флот получил приказание Марцелла очистить при помощи лучников подступы к стенам, а затем обстрелять с ближайшей дистанции сами стены тяжелыми метательными машинами, чтобы пробить в них брешь. Кроме того, Марцелл приказал сделать нечто вроде плота из восьми крепко связанных между собой судов, на котором была построена деревянная башня, возвышавшаяся над городскими стенами.

Однако обороняющимся удалось забросать приближавшиеся с высокими штурмовыми лестницами римские корабли тяжелыми камнями, свинцом и железом и настолько повредить их, что они вынуждены были отступить.

Плутарх утверждает, что Архимед при помощи своих машин с такой точностью метал громадные тяжелые камни, что они каждый раз попадали в намеченную цель; с таким же успехом действовали и построенные им метательные машины меньшего размера. Рассказывают, что осажденные метали против кораблей тяжелые снаряды, снабженные крюками и канатами, при помощи которых корабли притягивались к стенам, приподнимались кверху за нос или за корму, после чего резко опускались, что причиняло им серьезные повреждения.

Есть и упоминания об успешном применении Архимедом каких-то зажигательных зеркал. Однако справедливости ради стоит отметить, что ни Полибий, ни Ливий, ни Плутарх в описании осады Сиракуз римлянами ничего не сообщают об использовании теплового оружия.

Лишь греческий писатель Лукиан во II веке н.э. приводит любопытные сведения, за которые впоследствии радостно ухватились ученые, философы и даже художники эпохи Возрождения. Согласно Лукиану, Архимед построил шестиугольное зеркало, собранное из небольших четырехугольных зеркал, каждое из которых было закреплено на шарнирах и приводилось в движение цепным приводом. Благодаря этому углы поворота зеркал можно было подобрать таким образом, чтобы отраженные солнечные лучи фокусировались в точке, находящейся от зеркала на расстоянии полета стрелы. При помощи такой системы зеркал Архимед и поджег корабли римлян.

Для римлян это могло выглядеть так: когда до Аркадины – внешней крепостной стены Сиракуз – оставалось около 150 метров, вдруг началось невиданное светопреставление. Ослепительные снопы ярчайшего света обрушились на окаменевших от ужаса бойцов Клавдия Марцелла. Одновременно вспыхнули паруса и деревянные корпуса кораблей. Казалось, будто карающая десница Зевса обрушилась на римлян. Несколько кораблей сгорело, и в тот раз атака на Сиракузы не состоялась…

Еще одно упоминание содержится в сочинении «О темпераменте» знаменитого римского ученого-медика Галена. Описывая пожар, Гален рассказывает, что стена здания загорелась от жара пламени, и добавляет: «Таким же образом, говорят, и Архимед поджег триремы врага зажигательными зеркалами».

Вопрос о зеркалах Архимеда разбирал четыреста лет спустя византийский ученый Анфимий в сочинении «О чудесных механизмах». Сохранившийся отрывок из этого сочинения является не только источником, но и первым научным достижением, порожденным вестью об архимедовых зеркалах.

Анфимий попытался даже дать реконструкцию зеркал, исходя из радиуса действия, равного дальности полета стрелы. Это расстояние являлось для Анфимия одним из условий задачи, почерпнутым, видимо, из источников, которые до нас не дошли.

Первым взглянув на проблему как на задачу, византиец пишет: «Требуемое расстояние казалось большим и, представлялось невозможным получить воспламенение, но поскольку никто не мог оспаривать славу Архимеда, который сжег корабли римлян с помощью отражения солнечных лучей, то резонно было полагать, что задача могла быть решена с помощью принципов, изложенных ниже».

Вывод Анфимия таков:

«При помощи многих плоских зеркал можно отразить в одну точку такое количество солнечного света, что его объединенное действие вызовет загорание. Этот опыт можно сделать с помощью большого числа людей, каждый из которых будет держать зеркало в нужном положении.

Но чтобы избежать суматохи и путаницы, удобнее применить раму, в которой закрепить 24 отдельных зеркала с помощью пластин или, еще лучше, на шарнирах. Подставляя этот механизм солнечным лучам, надо правильно установить центральное зеркало, а потом и остальные, быстро и ловко наклоняя их… так, чтобы солнечные лучи, отраженные этими различными зеркалами, направлялись в ту же точку… Следует заметить, что все прочие авторы, которые говорили о зеркалах божественного Архимеда, упоминали не об одном зеркале, но о многих».

Последние исторические сообщения об архимедовых зеркалах – также византийские – относятся уже к XII веку.

Далее за дело взялись ученые. Немало времени посвятил этому вопросу французский натуралист и изобретатель Жорж Луи Бюффон. После его успешных опытов мнение о реальности архимедовых зеркал возродилось.

Но со временем работы Бюффона были забыты, и незаметно снова распространилось мнение о технической невозможности существования «лазера» Архимеда.

Однако в 70-е годы XX века греческий инженер-механик Иоаннис Сакас снова поставил опыт и доказал, что подобное возможно. В порту Скараманга под Афинами построили несколько десятков солдат, каждый из которых держал прямоугольное зеркало размером 91x50 см. На расстоянии около 50 метров от берега поставили лодку, груженную смолой. По команде Сакаса солдаты несколько раз поднимали щитообразные зеркала – так ученый искал нужный угол, чтобы сфокусировать солнечные лучи на лодке. И вдруг лодка задымилась, а затем вспыхнула ярким пламенем.

В легендах о зеркалах нет сведений, противоречащих истории или возможностям техники эпохи Архимеда. В источниках говорится о поджоге кораблей, но не о сожжении флота, что не противоречит рассказу Полибия о штурме Сиракуз. Ведь пожар на двух-трех, даже десяти кораблях не мог существенно повлиять на ход морской атаки, в которой только тяжелых кораблей участвовало не менее шестидесяти.

Что касается дальнейшей судьбы Сиракуз, то вспыхнувшие восстания других сицилийских городов отвлекли на какое-то время часть римских войск, и римляне ненадолго оставили город в покое. Но в 212 году до н.э., воспользовавшись проходившим в городе праздником, Марцелл снова начал штурм и сумел овладеть верхней частью города. К сожалению, во время осады погиб и великий ученый Архимед. Попытка выбить римлян с завоеванных позиций, предпринятая пришедшим на помощь отрядом карфагенян под командованием Гимилькона, успеха не имела. Однако и римляне смогли завладеть остальными частями города только через 8 месяцев…

В источниках говорится о применении зеркал только против флота, хотя они могли повредить пехотинцам Аппия ничуть не меньше, чем морякам Марцелла, воспламеняя переносные укрытия, ослепляя и обжигая воинов. Почему?

Ответ прост: если взглянуть на карту Сиракуз, то окажется, что положение солнца по отношению к сражающимся исключало применение зеркал против пехоты. Пешее войско наступало со стороны Гексапил – ворот, расположенных в центре северной стены города, и солнце находилось за спиной их защитников. Флот Марцелла, напротив, атаковал Аркадину, район, обращенный на восток. Здесь Солнце светило со стороны моря, и условия для применения зеркал были как раз наилучшими.

Было всего два штурма Сиракуз – дневной и после его неудачи – ночной. Не было ли в какой-то мере такое решение римлян вызвано желанием «обезвредить» зеркала?

Получается, что признание за легендой реальных событий не требует пересмотра известной из источников картины штурма Сиракуз, а послужит лишь неким дополнением.

И отсутствие упоминаний о зеркалах в источниках, посвященных осаде Сиракуз, также нельзя считать достаточно веской причиной для полного отрицания реальной основы легенды. Хотя бы потому, что упомянутые древние авторы были весьма недоверчивы к разного рода спорным свидетельствам.

С другой стороны, если «лазер» Архимеда действительно существовал, то почему же римляне, захватив Сиракузы наперекор всем инженерным чудесам обороняющихся, не скопировали эти самые боевые зеркала?

Так был «лазер» или нет?

В 1747 году тот же Бюффон писал: «История зажигательных зеркал Архимеда широко известна и знаменита. Он изобрел их для защиты своей родины. Древние говорят, что он направил солнечный огонь на вражеский флот и обратил его в пепел. Но подлинность этой истории, в которой не сомневались в течение пятнадцати или шестнадцати веков, была в последнее время подвергнута сомнению и даже признана фантастической. Декарт отрицал возможность подобного изобретения, и его мнение одержало верх над свидетельствами ученых и писателей античной эпохи…»

В «Истории естествознания» Ф. Даннемана, изданной в 1913 году, написано: «Против приступов флота осажденные боролись при помощи горящих головней. Позднейшие историки создали из этого совершенно невероятную басню, будто Архимед зажег суда осаждающих при помощи вогнутых зеркал». Полное отрицание легенды. И многие современные физики разделяют это мнение.

Однако всего несколько лет назад группа итальянских ученых, проведя тщательные математические расчеты и исследование материалов, связанных с «лазером» Архимеда, опубликовала полученные результаты, которые оказались неоднозначными.

С одной стороны, эксперименты подтвердили прозорливость Архимеда. Исследователи расположили перед холщовым парусом, установленным в пустыне, 450 зеркал общей площадью около 20 квадратных метров. Поскольку каждое из зеркал с помощью отраженного излучения поднимало температуру паруса на полтора градуса, он действительно загорелся. Но то, что римский флот был действительно подожжен с помощью зеркал, вызывало слишком большие сомнения.

Во-первых, массы холодного воздуха между зеркалами и кораблями над холодным морем существенно снижали бы нагревательную способность лучей.

Во-вторых, ученым пришлось ждать несколько минут, пока парус загорится. Однако все письменные свидетельства очевидцев однозначно утверждают: паруса и деревянные обшивки кораблей вспыхивали почти одновременно с потоками света, хлынувшими с берега.

Еще один факт: бронзовые зеркала были действительно обнаружены при раскопках в Сиракузах, однако их шлифовка оказалась весьма несовершенной. А ведь кораблей было не один десяток, и все они загорелись одновременно…

Однако, по мнению итальянских исследователей, система зеркал все-таки существовала. Но ее действие на самом деле оказалось не совсем таким, как это принято считать. Их свет ослепил надвигающегося противника, а потом корабли действительно вспыхивали, как свечи. Но не «лазер» был тому причиной, а все тот же «греческий огонь» – зажигательная смесь из смолы, серы и селитры, еще неизвестная тогда римлянам. «Зажигалки» метали из катапульт на городской стене поразительно точно и эффективно.

По версии итальянцев, гигантские бронзовые диски, ослеплявшие врагов отраженным солнечным светом, служили… оптическим прицелом. Точнее, его можно было бы назвать «лазерным прицелом». Как в триллерах о наемных убийцах. Киллер, сидя за несколько сот метров от своей жертвы, наводит на нее красную лазерную точку и… спускает курок.

Чтобы разработать такую систему в древности, Архимеду необходимо было знать две вещи: дальность полета стрелы из катапульты и оптимальное расстояние, при котором человеческий глаз способен различать световой диск, отбрасываемый зеркалом на парус. Первое было отлично известно любому воину, второе несложно было определить экспериментально прямо на улицах города. Далее Архимед сконструировал метательный аппарат, в котором стрелок спускал тетиву в тот момент, когда происходило совмещение оси стрелы с солнечным зайчиком. Все оружие было рассчитано с учетом кривизны полета стрелы на расстояние в 300 локтей. Когда флот Марцелла приблизился на эту дистанцию, с зеркал слетели чехлы, метатели навели орудия по «целеуказаниям», вспыхнули наконечники стрел и зазвенели натянутые тетивы…

В заключение хочется привести слова Плутарха: «Архимед был настолько горд наукой, что именно о тех своих открытиях, благодаря которым он приобрел славу… он не оставил ни одного сочинения». Это не совсем точно, но многих работ Архимеда мы действительно не знаем, а потому нет никакой гарантии, что в будущем не откроется еще какая-нибудь тайна великого ученого.

КАК СЦИПИОН ПОБЕДИЛ ГАННИБАЛА

Как и Наполеон, Ганнибал окончил свою полководческую деятельность тяжелым военным поражением, но это обстоятельство не затмило его великих достижений в военном деле. Его недолгое противостояние с молодым римским полководцем Публием Корнелием Сципионом во время второй Пунической войны (218—201 годы до н.э.) очень напоминает историю об ученике, в битве при Заме превзошедшем своего учителя и, в конце концов, одержавшем над ним верх.

Давайте – сначала сами, а потом вместе со Сципионом – проследим за ходом той далекой войны и попытаемся разгадать секрет побед Ганнибала.

Первая Пуническая война (264—241 годы до н.э.), которую вел против Рима отец будущего «великого карфагенянина», Гамилькар Барка, закончилась для Карфагена неудачно и привела к потере Сицилии, а с ней и господства на море. Юный Ганнибал, получивший разностороннее образование по греческому образцу и участвовавший в походах отца в Испанию, поклялся Гамилькару вечно ненавидеть Рим и посвятить всю свою жизнь борьбе с ним.

Политику Гамилькара Барки после его смерти сначала продолжал его зять. Рим не препятствовал этому расширению карфагенского влияния, поскольку был занят завоеванием Цизальпинской Галлии, но связал карфагенян обещанием не переходить на северный берег реки Эбро. После смерти зятя Гамилькара карфагенская армия провозгласила своим вождем Ганнибала. После этого в Карфагене под давлением «баркидов» – партии войны и ненависти к Риму – были вынуждены признать Ганнибала своим полководцем. Сохранить свое поначалу шаткое положение тот мог только успешными военными операциями – и он в 218 году до н.э. осадил Сагунт, союзную Риму греческую колонию.

На требование Рима выдать Ганнибала Карфаген ответил отказом. Повод к войне двух соперников за господство на Средиземном море был дан, и решительная борьба началась.

После восьмимесячной осады Сагунта город пал и был разрушен. Это дало повод римскому сенату объявить о разрыве мирных отношений с Карфагеном. Так началась вторая Пуническая война.

Ганнибал тотчас захватил инициативу, располагая профессиональной, глубоко ему преданной армией. Удивительно, но те же наемники, которые столько раз убивали своих карфагенских полководцев, оставались дисциплинированными и послушными Ганнибалу при всех обстоятельствах. Он – почти единственный из полководцев, которому не пришлось сталкиваться с солдатскими волнениями и бунтами. Его армия из старых африканских кадров, пополненная набором иберийцев, превышала 50 тысяч, образовывала отдельные тактические единицы, которые под руководством опытных генералов на поле сражения могли самостоятельно маневрировать.

Тактическое превосходство армии Ганнибала над римской милицией было несомненно, и оно усиливалось тем обстоятельством, что Ганнибал располагал превосходной конницей. Нумидийцы, союзники Ганнибала образовывали очень хорошую легкую конницу, а карфагенская тяжелая конница была способна не только наносить сильные удары, но представляла регулярную часть под командой офицеров, воспитанных еще Гамилькаром. То была дисциплинированная гвардия, никогда не бросавшаяся за добычей, а способная к маневру на поле сражения по указанию полководца. Практически, это были кирасиры древности.

Имея такую армию, Ганнибал мог не бояться встречи в поле даже с вдвое превосходящим противником. Он составил смелый план перейти через Пиренеи, реку Рону и Альпы в Италию, разбить в поле римские войска, а потом захватить и уничтожить Рим. При господстве римлян на море это был единственный способ перенести военные действия на территорию противника. Ганнибал не стал следовать излюбленной тактике римских военачальников, которые умело вели войну в приграничье с любыми противниками, а решил перенести войну на территорию самой Римской республики, где такой дерзости от карфагенян просто не ожидали. Ганнибал рискнул отказаться от сообщений с тылом. Его надежды покоились на возможности создать базу впереди, в тех областях Италии, что под его ударами отпадут от Рима, который только в момент падения Сагунта решил мобилизовать свои силы.

Из-за непопулярности войны среди союзников и беднейших слоев римского населения мобилизация была неполной, но выставленные силы превышали по числу в полтора раза количество войск, выставлявшихся Римом в предшествовавшие войны. Имевшиеся силы разделили на три почти равных армии – одна должна была удерживать в повиновении галлов в долине реки По, другая направлялась в Испанию, чтобы связать там Ганнибала, но не успела перехватить его даже в Галлии, на переправах через Рону, и третья сосредоточивалась в Сицилии, готовая перенести борьбу в окрестности Карфагена. Именно эта стратегическая разброска сил и предопределила поражение первых, лучших легионов римской милиции.

И все же довольно скоро Ганнибал отказался от овладения неприятельской столицей – Римом.

Оставив для защиты Карфагена 16 000 воинов и для обеспечения своей тыловой базы в Испании столько же солдат под командованием брата Гасдрубала, Ганнибал во главе 92-тысячной армии перешел реку Эбро и покорил к северу от нее иберийские племена.

После этого карфагенский полководец оставил на завоеванных землях 11-тысячное войско, а сам перешел через Пиренеи у средиземноморского мыса Креуз.

Обладая гибким умом и изобретательностью, Ганнибал для достижения поставленных целей прибегал к оригинальным и неожиданным для неприятеля мерам. Так, он привлек на свою сторону племена воинственных галлов на юге современной Франции, разбил коваров и форсировал реку Родан (Рону).

Вскоре его разведка – 500 человек нумидийской конницы – донесла Ганнибалу, что римская армия в количестве 24 000 человек перекрыла путь в Италию вдоль средиземноморского побережья, расположившись походным лагерем около хорошо укрепленного города Массалии. Ганнибал решил обойти противника севернее, выставив против него заслон из конницы и боевых слонов, и вторгнуться в Северную Италию через Альпийские горы.

Пока Ганнибал пересекал Альпы, римский полководец Публий Корнелий Сципион – отец Сципиона Африканского – спешил в Северную Италию, чтобы отрезать карфагенянам путь. В ноябре 218 года до н.э. армия Ганнибала встретилась на реке Тицин (совр. Тичино) с 25-тысячным римским войском Сципиона.

После легендарного перехода через Альпы, когда Ганнибал потерял почти всю свою армию, в его распоряжении осталось около 20 000 пехоты, 6000 кавалерии и всего несколько слонов. Несмотря на это, в сражении на Тицине римляне понесли большие потери, карфагеняне истребили почти всю вражескую кавалерию. Сам Сципион был тяжело ранен.

Пополнив свои войска в Галлии до 30 000 человек, Ганнибал еще не был готов к осаде Рима, требовавшей в пять раз больше сил с учетом невозможности базироваться на подвоз морем и необходимости одновременно удерживать обширную область, осуществляющую снабжение армии.

Между тем немногочисленное, но хорошо обученное и дисциплинированное карфагенское войско в декабре 218 года до н.э. одержало еще одну победу: на реке Треббия, к верховьям которой отошел со своей пехотой Сципион, соединившись с армией другого римского полководца, Семпрония.

40 000 римлян расположились здесь в хорошо укрепленном лагере и не желали выходить для битвы в открытое поле. Но Ганнибал перехитрил противника: он позволил ему одержать ряд легких побед над своими небольшими отрядами, одновременно опустошив все селения вокруг неприятельского лагеря. Ложная атака нумидийской конницы, перешедшей реку и выманившей из лагеря за собой римскую конницу, явилась прологом большой битвы.

Вопреки совету раненого Сципиона Семпроний перешел реку Треббию, намереваясь атаковать Ганнибала. Промерзшие в холодной зимней воде римляне сражались отважно, но после атаки карфагенской конницы Магона их левый фланг пришел в беспорядок, и они потеряли в битве более 30 000 человек, тогда как потери Ганнибала составили вероятно немногим более 5000 солдат. Снова большие потери понесла римская кавалерия.

Семпроний пытался поначалу скрыть от римского правительства и тем более от народа подлинные масштабы катастрофы. Он донес в Рим, что произошло сражение, но непогода помешала одержать победу. Однако постепенно в Риме узнали правду – и что карфагеняне заняли римский лагерь, и что к ним примкнули все галлы, и что римские войска или, вернее, их остатки укрылись в городах, и что продовольствие им доставляется от моря по реке Паду: это был единственный путь, который Ганнибал не мог контролировать.

Все это посеяло в Риме страшную панику. Со дня на день ожидали приближения войск Ганнибала к самому Риму и не видели ни надежды на спасение, ни возможности получить помощь извне или эффективно сопротивляться.

Однако Рим не являлся первостепенной целью Ганнибала. Перезимовав в долине реки Паду, карфагеняне и галлы предприняли наступление в Центральную Италию. Здесь, весной 217 года до н.э. Ганнибал совершил первый в истории обходной маневр.

Совершив переход через занесенные снегом Апеннинские перевалы севернее Генуи, он прошел на юг вдоль морского побережья и за четыре дня форсировал топкие болота в пойме реки Арн (Арно), считавшейся непроходимой во время весеннего паводка.

При переходе карфагенскую армию застигла буря, заставившая воинов остановиться; сильнейший ветер, дождь и град, а потом и мороз опустошили ряды карфагенян; погибло много лошадей и семь слонов из тех, что еще оставались у Ганнибала после Треббии. Сам Ганнибал ехал на единственном оставшемся у него слоне. Внезапно из-за сырости, ядовитых болотных испарений, бессонницы у него воспалились глаза, и, поскольку полководец не имел ни времени, ни возможности лечиться, позже он потерял один глаз.

Спустившись с Апеннин, карфагеняне и галлы неожиданно для противника оказались между римскими армиями, блокировавшими главные дороги на Рим, и самим Вечным Городом. Ганнибал двинулся к Плаценции, где вскоре произошло сражение – сначала с явным перевесом в пользу римлян, которые, обратив карфагенян в бегство, преследовали их до самого лагеря. Однако Ганнибал, введя в бой дополнительные силы, заставил римлян отступить. В итоге битва при Плаценции закончилась вничью. И римляне, и карфагеняне были вынуждены отступить: первые, как говорит историк Тит Ливий, в Лукку, а вторые – в Лигурию. Там лигуры выдали Ганнибалу двух римских квесторов, Гая Фульвия и Луция Лукреция, двух военных трибунов и пятерых лиц из всаднического сословия, в большинстве сыновей сенаторов. Тем самым местные племена продемонстрировали свое желание установить с Ганнибалом союзнические отношения и принять участие в его борьбе против Рима.

Две главные дороги, ведущие в Центральную Италию и на Рим, которые обошел Ганнибал, были блокированы войсками консулов Гая Фламиния и Гнея Сервилия.

После обычной разведки Ганнибал установил, что его основная и не очень трудная задача заключается теперь в том, чтобы спровоцировать Фламиния на битву, в которой войска Сервилия не принимали бы участия. Фламинию нужна была победа и для того, чтобы еще больше укрепить свое положение, окончательно дискредитировать и отстранить от власти в Риме враждебные аристократические группировки. Поэтому Фламиний пошел бы в бой даже в том случае, если бы Ганнибал вообще бездействовал.

Но Ганнибал опередил. Местность у Арретии (Ареццо), где стояли войска Фламиния, он не счел удобной для боя и, оставив лагерь противника слева, двинулся к Фэсулам, а потом пошел, не встречая сопротивления, уже по направлению к Риму, разоряя и уничтожая мирное население, сжигая дома и хозяйственные постройки. Фламиний бросился следом. Увидав, что римские войска приближаются, Ганнибал, избрав для сражения гористый район неподалеку от горы Картоны, возле Тразименского озера, велел своим солдатам изготовиться к бою.

В апреле 217 года до н.э. Ганнибал напал из засады на армию Фламиния, проявившего большую неосторожность. Оказавшиеся в узком шестикилометровом проходе между горами и озером римляне попали в западню. Около 30 000 солдат вместе с Фламинием сложили головы, остальные бежали в горы.

После этого Ганнибал выдвинул новую цель – перейти в южную, полугреческую Италию. В первую Пуническую войну итальянские греки поддерживали Рим, ибо господствующий на морях Карфаген являлся опасным конкурентом их торговли. Но теперь, с падением морского господства Карфагена, соперничества не было. Ганнибал мог рассчитывать на помощь этих богатых, но ненадежных союзников Рима. Однако и этих сил было мало.

Он все еще не спешил нападать на Рим, поскольку осознавал, что незавоеванная Италия представляла огромную опасность. Тем временем Квинт Фабий, ставший диктатором, избрал тактику уклонения от больших сражений, изматывая карфагенян неожиданными нападениями. Но римские плебеи, неохотно пошедшие на эту тяжелую войну, смотрели на затяжку ее, как на явление разорительное для бедного люда, создалась целая демагогическая агитация против осторожной стратегии Фабия, прозванного Кунктатором (Медлителем). В итоге презиравший такое поведение нетерпеливый магистр конницы Мунций Руф получил от сената статус командира, равного диктатору, и решил дать противнику сражение при Геронии. И только чудо – своевременная помощь Фабия – спасла честолюбивого Руфа от разгрома.

Пока велись боевые действия в Испании, где братья Сципионы, один из которых был отцом будущего Сципиона Африканского, потеснили карфагенян и их союзников, Рим, благодаря выигранному Фабием времени, все же собрал большую 86-тысячную армию, назначив ее командирами Эмилия Павла и Теренция Варрона.

Но Ганнибал так и не сделал даже попытки перейти от угрозы Риму к его атаке. Он пошел иным путем. Дело в том, что в то время только одна треть Италии представляла собой полноправную территорию римской республики, две трети представляли подчиненные, еще не забывшие своей былой самостоятельности. Именно к ним и обратился Ганнибал, подчеркивая, что он явился в Италию не для завоевания, а для освобождения народов. Пленных италиков Ганнибал отпускал на родину, чтобы они могли разносить вести о его могуществе и благородстве, а пленных римлян продавал в рабство тысячами.

В конце июля 216 года до н.э. Ганнибал быстрым маршем провел 50 000 своих солдат в Канны и захватил там римские склады с провиантом, бросив вызов армии римлян, стоявшей у реки Ауфид (Офанто).

2 августа, в день, когда командование у римлян перешло к Теренцию Варрону, Ганнибал, несмотря на превосходство врага, был уверен в победе. Но ординарной победы Ганнибалу было недостаточно – ему нужно было полное уничтожение римской армии, и эту цель он отчетливо поставил перед собой.

Он вывел на поле сражения свою армию в шести колоннах. Две средних, общим числом 20 000, образовывались более слабой иберийской и галльской пехотой, которым суждено было выдерживать основной натиск римлян. Чтобы морально поддержать этих воинов, Ганнибал со своим братом и штабом расположился за ними. Их окружали две колонны по 6000 африканских испытанных ветеранов. Наконец, фланговые колонны были чисто кавалерийские: на левом фланге – тяжеловооруженная конница – «кирасиры» Гасдрубала, на правом – легкая, преимущественно нумидийская конница. Всего 10 000 всадников. Равное с римлянами число легковооруженных всадников маскировало фронт Ганнибала. Боевое расположение получалось в виде подковы.

Римляне – 55 000 гоплитов, 8000 легковооруженных, 6000 всадников, а также 10-тысячный гарнизон, оставленный в лагере, – были построены в особенно глубокую фалангу (манипулы – 10 человек по фронту, 12 в глубину), в общем не менее 34 шеренг. Такая глубина вызывалась стремлением развить максимальный натиск и не слишком затруднять наступление непомерной длиной фронта пехоты, которая растянулась на довольно большое расстояние. Конницу распределили по флангам.

Само поле сражения, избранное Варроном на северном берегу Ауфида, представляло широкую равнину, ограниченную на юге рекой, на севере – густым кустарником, защищавшими фланги римлян от охватов неприятельской конницей.

Когда начался бой, Гасдрубал с «кирасирами» опрокинул римских всадников и выслал отряд на помощь нумидийцам, которые вели бой с римскими всадниками левого крыла. Главная же масса конницы Гасдрубала набросилась на тыл римской фаланги и сумела потеснить ее.

На фронте римляне решительно атаковали галлов и испанцев, нанесли им большие потери и заставили карфагенский центр попятиться. Но присутствие здесь Ганнибала удержало галлов от разрыва фронта и бегства. В решительную минуту, под влиянием удара с тыла, римская фаланга остановилась.

Остановка для фаланги означала ее гибель. С флангов ударили африканцы, на римлян посыпались дротики и стрелы. Только крайние шеренги окруженной толпы римских легионеров могли действовать оружием – задние были способны при атаке увеличить натиск, но при остановке фаланги представляли только мишени для летящих камней, дротиков и стрел. Почуяв победу, карфагенские наемники стали теснить повсюду римлян, которым все труднее было действовать оружием. Положение последних становилось безысходным.

После долгого побоища было убито 48 000 римлян, среди которых оказались 25 высших командиров и консул Эмилий Павел. 6000 римлян оказались в плену. Пробились немногие: из остатков 16 легионов римлянам позже удалось сформировать только 2 легиона. Сам Варрон затерялся где-то среди беглецов.

Это весьма приближенные цифры, поскольку о потерях в битве при Каннах существуют весьма разноречивые данные. Тит Ливии утверждает, что погибло 48 200 римлян и их союзников, а 19 500 (!) были взяты в плен. Полибий считает, что погибло около 70 000 (!) римлян, а спастись сумели лишь 3 тысячи. Евтропий утверждает, что в римском войске погибло 60 000 пехотинцев, 3, 5 тысячи кавалеристов и 350 сенаторов и других знатных людей. Орозий говорит о 44 тысячах убитых, а Флор – о 60 тысячах. Плутарх называет цифру в 50 000 погибших. По его сведениям, 4 тысячи римлян попали в плен в ходе сражения, а еще 10 000 были взяты позднее в обоих лагерях. Потери же карфагенян, по данным Ливия, составили 8 тысяч убитых, а по данным Полибия – 5700. У римлян погибли консул Эмилий Павел, 21 военный трибун и 80 сенаторов.

Однако цифры, относящиеся к римским потерям, и описание хода сражения римскими историками не заслуживают доверия. Да и вопрос об источниках, откуда римские историки почерпнули сведения о битве при Каннах, равно как и о многих других битвах, остается открытым. Ясно, что уцелевшие после сражения легионеры и даже центурионы и трибуны не в состоянии были бы дать более или менее полную картину сражения. Относительной полнотой информации мог владеть только уцелевший консул Теренций Варрон или кто-то из близких к нему старших офицеров. Однако, если судить по сообщениям тех же Плутарха, Тита Ливия и Аппиана, римские военачальники уже в середине битвы утратили управление войсками и не знали точно, что происходит. Очевидно, истинную картину Канн мог бы дать Ганнибал или кто-то из его ближайших соратников, но они, насколько известно, мемуаров не оставили, а если и оставили, то в исторической традиции они не отразились.

Неразгаданной загадкой остается, почему римская пехота, успешно теснившая галлов, даже будучи окруженной, не смогла, как в битве при Треббии, прорвать ослабевший неприятельский фронт, якобы умышленно сделанный Ганнибалом в центре значительно тоньше, чем на флангах, и спастись? Тит Ливий утверждает: «…После продолжительных и многократных усилий римляне своим плотным строем, представлявшим косую линию, сломили выдававшуюся из остального строя неприятельскую фалангу, которая была редка, а потому весьма слаба. Затем, когда пораженные враги в страхе попятились назад, римляне стали наступать на них и, двигаясь через толпу беглецов, потерявших от ужаса голову, разом проникли сперва в середину строя и наконец, не встречая никакого сопротивления, добрались до вспомогательных отрядов африканцев, которые по отступлении обоих флангов остались в центре, значительно выдававшемся и занятом прежде галлами и испанцами. Когда воины, составлявшие этот выступ, были обращены в бегство, и таким образом линия фронта сперва выпрямилась, а затем, вследствие дальнейшего отступления, образовала в середине еще изгиб, то африканцы уже выдвинулись вперед по бокам и окружили флангами римлян, которые неосмотрительно неслись в центр врагов. Вытягивая фланги далее, карфагеняне скоро заперли врагов и с тыла. С этого момента римляне, окончив бесполезно одно сражение и оставив галлов и испанцев, задние ряды которых они сильно били, начинают новую битву с африканцами, неравную не только потому, что окруженные сражались с окружающими, но также и потому, что уставшие боролись с врагом, силы которого были свежи и бодры…»

Римский историк никак не объясняет, почему вдруг римляне перестали преследовать уже обращенных в бегство галлов и иберов. Ведь передние ряды их пехоты, преследующие карфагенский центр, все равно не могли принять участия в схватке с зашедшими с флангов африканцами. Непонятно также, почему не смогла избежать гибели римская и союзная пехота, которой ничего не стоило уйти от тяжеловооруженных неприятельских гоплитов.

Даже если взять наименьшую из приводимых в источниках цифру карфагенских потерь при Каннах – около 6000 убитых, то этому числу должно соответствовать никак не меньше 10 000 раненых. В таком случае к концу сражения Ганнибал должен был иметь в строю не более 34 000 воинов. Каждый из них за время сражения должен был уничтожить как минимум одного неприятельского воина. И это при том, что реально в рукопашной схватке участвовало лишь меньшинство армии – только бойцы передовых шеренг…

Но одно известно точно: Ганнибал, располагая вдвое слабейшей пехотой, впервые в истории военного искусства решился на маневр охвата обоих неприятельских флангов – на окружение врага. Канны представляют собой бессмертный пример и риска: слабому карфагенскому центру приходилось выдерживать всю тяжесть боя до выхода конницы в тыл и удара на фланги.

Сражение при Каннах стало пиком военной карьеры Ганнибала и одновременно последней его крупной победой, которая уже в древности считалась непревзойденным образцом военного искусства.

Однако то, на что надеялся Ганнибал, не произошло. На юге Италии союзники Рима остались ему верны, благодаря чему Рим выстоял. Колеблющихся склонило в сторону Рима и то, что в первом сражении при Ноле Марк Клавдий Марцелл с двумя легионами героически сумел отразить атаки Ганнибала.

После полного разгрома неприятельской армии под Каннами у Ганнибала была неплохая возможность пойти на Рим, но он ей не воспользовался. Или просто не рискнул, поскольку к тому времени не сформировал достаточной осадной базы, которую планировал создать на юге. Кроме того, Ганнибал отлично понимал, что население города в несколько сотен тысяч человек могло выставить новую армию, как за счет тех, кто спасся после Канн, так и посредством призыва в армию всех, кто мог носить оружие. Осада неизбежно затянулась бы на несколько месяцев, если не на несколько лет. Армию Ганнибала требовалось все это время снабжать. Базой снабжения могла быть только Италия, поскольку на поступление значительных запасов из Карфагена надеяться особо не приходилось – в карфагенском сенате доминировал старый враг отца Ганнибала. Для создания прочной базы снабжения на Апеннинском полуострове требовалось разместить пунийские гарнизоны в ряде городов и привлечь на свою сторону союзников из числа недавно покоренных римлянами италийских племен. Только после этого можно было с какими-то шансами на успех подступать к стенам Рима. Кроме того, Ганнибал знал, что после поражения при Каннах римляне призвали в армию всех способных носить оружие, начиная с 17-летнего возраста, сформировав четыре легиона. Государство выкупило 8000 рабов, которые составили еще два легиона. В силу всех этих обстоятельств Ганнибал пока не решился идти на Рим.

Когда карфагенская армия двинулась на юг, многие самнитские племена перешли на сторону Ганнибала. Его поддержал крупнейший город Капуя, но на юге Италии, в области Великой Греции, Неаполь, Кумы и Нола сохранили верность Риму.

Ганнибал заключил союз с македонским царем Филиппом V, а в Сицилии на сторону Карфагена перешли Сиракузы. Но это не помогло: против Филиппа V на Балканах была составлена коалиция из Этолийского союза, ряда греческих городов и пергамского царя Аттала I. Несмотря на то, что македоняне эту войну в конце концов выиграли, непосредственно в Италии помочь Ганнибалу Филипп не смог.

В 215 году до н.э. сложилась парадоксальная ситуация: захватив большое количество городов и крепостей, Ганнибал не добился реальной победы. Рим располагал около 140 000 воинов, включая подразделения в Испании, Галлии, Сицилии; около 80 000 из них было сконцентрировано против сорока или пятидесяти тысяч воинов Ганнибала. Следуя новой тактике, провозглашенной сенатом, римляне избегали открытых столкновений. Марцелл сумел вновь отразить наступление войск Ганнибала во второй битве при Ноле.

В следующем году, проведя против Марцелла ничего не решавшую, третью битву при Ноле, Ганнибал направился в Апулию, чтобы захватить портовый город Тарент и почти весь год посвятил операциям против Тарента, в то время как его брат Ганнон потерпел поражение при Беневенте от Тиберия Гракха. Вся пехота Ганнона была уничтожена, а сам он спасся с небольшим отрядом кавалерии. Позже он сумеет все же одолеть Гракха в Бруттии.

Тем временем Сиракузы, объявившие себя сторонниками Карфагена, сражались с войсками Марцелла, отправленными в Сицилию. После изнурительной осады Марцеллу все же удастся покорить Сиракузы.

Были еще сражения Гасдрубала в Испании против двух братьев Сципионов, в результате которых оба погибли, после чего Испания к югу от Эбро снова стала владением Карфагена.

А городу Капуя, который присоединился к карфагенянам и в помощь которому он выслал Ганнона, Ганнибал так и не смог помочь. Поход Ганнона закончился неудачей – 6000 карфагенян пали в битве, но не смогли снять осаду. В начале зимы 211 года до н.э. 60-тысячная римская армия под командованием Фульвия и Клавдия подверглась одновременному нападению городского гарнизона и основных сил Ганнибала. Операция также не принесла успеха – из-за нерасторопности осажденных спасти город не удалось. Тогда Ганнибал решил отвлечь противника и объявил о походе на Рим, чем вызвал у римлян вошедший в историю возглас ужаса: «Ганнибал у ворот!» Совершив свой обманный маневр и вернувшись к Капуе, Ганнибал к своему горю застал его капитулировавшим.

Настойчивые просьбы Ганнибала прислать из Карфагена подкрепление так и остались без ответа. Теперь он мог рассчитывать только на собственные силы, которые с каждым боевым столкновением с римлянами неумолимо уменьшались.

Тем временем на политической и военной арене римской истории появилась новая фигура – Публий Корнелий Сципион, сын одного из тех Сципионов, что погибли в Испании. Римский сенат в 210 году до н.э. послал двадцатипятилетнего юношу принять командование войсками в Испании, где Сципион довольно быстро восстановил римскую власть к северу от Эбро. Затем, в 209 году до н.э. маршем с армией в 27 500 человек добрался до Нового Карфагена (Картахена), и неожиданным приступом быстро взял город, блокированный с моря римским флотом.

Хваткий, обладающий незаурядными способностями молодой человек сумел постичь тайну тактического превосходства карфагенян и отныне стремился расчленить римский боевой порядок, сделать отдельные части его способными к самостоятельному маневру. Он объединил манипулы в когорты – своего рода батальон, способный к самостоятельному маневрированию; создал вторую линию боевого порядка; а его переход от фаланги к построению в несколько линий представлял тактическую эволюцию на пути к созданию боевого порядка с независимым общим резервом. Но все это было возможным лишь при условии утраты легионом многих устаревших качеств республиканской милиции.

Раньше, оставаясь десятки лет в строю, римский милиционер перерождался в профессионального солдата, утрачивал свои гражданские чувства, свое преклонение перед законом, стремился к добыче. Даже у него на родине начинали поступать жалобы от обижаемого им гражданского населения. И по мере того, как авторитет закона тускнел, у римского солдата нарождался другой авторитет – авторитет его вождя. В таких условиях римский сенат должен был либо оставаться при старых формах командования и образования вооруженной силы, и в таком случае отказаться от окончательной победы над Карфагеном и завоевания всего мира, либо принести в жертву идее победы конституционные гарантии и организовать вооруженную силу, исключительно руководствуясь требованиями военного дела.

И сенат встал на второй путь. Там поняли, что немыслимо противопоставлять Ганнибалу консулов – детей в полководческом искусстве. Сначала Рим начал избирать на должности консулов одних и тех же известных осторожностью и военными знаниями лиц, не обращая внимание на ограниченное конституцией время их правления. Затем Рим шагнул дальше и дал военачальникам, слишком молодым, чтобы быть избранными консулами, консульские права. Когда Сципион с римской армией высадился в Африке, консульские полномочия были утверждены за ним не на год, а бессрочно – пока это будет требоваться военной обстановкой. Именно такая политика позволила Риму победить Карфаген, а потом завоевать Македонию и Сирию и, таким образом, создать остов всемирного государства. Но это будет позже.

А пока римляне под руководством Фабия Кунктатора, ставшего консулом в пятый раз (!), благодаря предательству итальянских союзников Ганнибала, вошли в Тарент. Несмотря на эту значимую потерю, Ганнибал был в состоянии продолжать войну и держать в безвыходном положении значительно более многочисленные и более действенные к тому моменту армии римлян. В 208 году до н.э. он разбил Марцелла под Аскулумом. А вскоре Марцелл попал в засаду и погиб.

Тем временем Сципион в Испании после различных маневров и нескольких стычек разбил Гасдрубала в битве при Бекуле, хотя и не нанес карфагенянам большого урона. А сам Гасдрубал по приказу Ганнибала отправился в Галлию, оставив Испанию Сципиону.

О перемещении войск Гасдрубала стало известно римскому консулу Клавдию Нерону. В 207 году римляне устроили противнику засаду у реки Метавр и разбили его. Гасдрубал, поняв, что все потеряно, намеренно ворвался в римскую когорту, чтобы погибнуть.

В доказательство своей победы римляне прислали Ганнибалу отрубленную голову брата. Однако тот и не думал покидать Италию, продолжая с большим упорством вести боевые действия. Тем временем тактика Рима, направленная на затягивание войны и истощение сил карфагенской армии на итальянской земле, стала давать свои результаты. Оторванность от тыловых баз поставила войска Ганнибала в крайне затруднительное положение.

Последнюю попытку помочь армии Ганнибала предпринял его брат Магон. В 205 году до н.э. он переправился из Испании на Балеарские острова, а потом – на лигурийское побережье Италии с 12 тысячами пехотинцев и 2 тысячами всадников. Однако римляне его блокировали, и, несмотря на поддержку лигурийцев и галлов, помочь Ганнибалу Магон не смог.

Тем временем Сципион с армией, воспитанной уже в духе линейной тактики, одержавшей успехи на Пиренейском полуострове, еще повысил занятиями и маневрами боевую подготовку своих войск и высадился в 205 году на африканском берегу близ Карфагена. Осадить Карфаген Сципион был не в силах, но ему удалось вмешаться в нумидийские дела, взять в плен шейха, являвшегося опорой карфагенского влияния, и создать перевес его противнику Массиниссе, который неожиданно взялся помогать Риму.

Осенью 203 года до н.э. Ганнибал с остатками своей армии срочно был отозван из Италии на защиту Карфагена. В Африку Ганнибал прибыл с пехотинцами, но почти без конницы. Вернувшись на родину после 16-летнего отсутствия, он приступил к переустройству своей армии, на что потребовалось до девяти месяцев. Армия формировалась, дабы избежать вмешательства гражданской власти, не в самом Карфагене, а в небольшом приморском городке Хадруметуме.

Наконец летом 202 года до н.э. Ганнибал начал боевые действия против римлян. Последние не имели еще в своем распоряжении ни одного порта и базировались на полуострове Утика. Массинисса с обещанными 10 тысячами воинов еще не присоединился к армии Сципиона, располагавшей для операций в поле примерно 25 000 бойцов.

Римская армия находилась в долине реки Баградас, когда Сципион был уведомлен, что Ганнибал с 35-тысячным войском движется как раз между ним и тем районом к западу, откуда ожидались нумидийцы. Любой другой военачальник на месте Сципиона отошел бы на полуостров Утика, где была укрепленная база, после чего наверняка был бы заблокирован Ганнибалом и потерял бы влияние на нумидийцев. Но Сципион пошел на риск: он бросил свои сообщения с морем, быстрым фланговым маршем на запад сам пошел на воссоединение с Массиниссой и, получив от него подкрепление в 6000 всадников и 4000 пехотинцев, двинулся навстречу Ганнибалу. Столкновение произошло 19 октября 202 года до н.э. при Нарагаре, однако в истории оно известно как битва при Заме.

Это сражение двух 35-тысячных армий представляет собой очень интересный пример первого в истории применения римлянами линейной тактики.

Ганнибал еще не успел создать конницы, и здесь римляне превосходили его троекратно. Пехотинцев было больше у Ганнибала. А кроме того, Ганнибал располагал несколькими десятками слонов.

Ганнибал распределил свою конницу равномерно по флангам и дал ей указание – не вступая в упорный бой, бежать перед римской и нумидийской конницей, чтобы увести врага во время преследования подальше от поля сражения. Слоны маскировали боевой порядок пехоты и давали Ганнибалу выигрыш во времени – не втягивать в серьезный бой пехотинцев до тех пор, пока не выяснится, удалась ли хитрость с неприятельской конницей.

Пехоту карфагенский стратег построил в две линии: первая – карфагенская милиция, вторая – опытные ветераны, вернувшиеся из Италии, вместе с самим Ганнибалом. Если бы не удалось отвлечь римскую конницу с поля сражения, обе линии под прикрытием слонов могли бы отступить в укрепленный лагерь, не втягиваясь в решительный бой.

Поначалу хитрость Ганнибала удалась. Римская конница, преследуя карфагенскую, скрылась с поля сражения. Тогда выступили карфагенские пехотинцы. Жестокая рукопашная схватка была начата первой линией, а вторая линия, разделившись на две части, вышла из-за флангов первой для решительного двойного охвата римской пехоты. Но проницательный Сципион, имевший уже и у себя вторую линию, на этот маневр неожиданно ответил контрманевром – части второй линии римлян вышли из-за флангов первой и быстро вступили в бой с противником, собиравшимся окружить римлян. Бой довольно долго хранил характер лобового столкновения на все ширящемся фронте. Некоторое преимущество было достигнуто яростно сражавшейся карфагенской пехотой, однако бой сильно затянулся. Части римской конницы стали возвращаться на поле сражения, и карфагенянам пришлось отступать в очень трудных условиях.

Налицо был факт: учитель – Ганнибал – нашел достойного ученика в Сципионе.

Более того, римляне научились бороться с боевыми слонами противника – они обратили их в бегство, и те внесли большое замешательство в ряды африканской пехоты.

В итоге Ганнибал проиграл. Армия Карфагена потеряла 10 000 человек, в то время как победители – полторы тысячи. Именно с этого триумфального для него момента римский полководец получил прозвище Сципион Африканский.

А война, державшаяся только на непобедимости Ганнибала, с его поражением была закончена в кратчайший срок. Главным следствием сражения при Заме явилась утрата Карфагеном веры в возможность успешной борьбы с Римом, в самостоятельное будущее.

В 201 году Римская республика и Карфаген заключили крайне тяжелый для побежденных мир, хотя Ганнибал настаивал на продолжении войны. Вторая Пуническая война закончилась полным военным поражением Карфагена: он выдал Риму весь свой флот и обязывался в течение 50 лет выплачивать победителю ежегодно 10 000 эвбейских талантов. Все карфагенские владения вне Африки отходили Римской республике. Африканская Нумидия объявлялась независимой от Карфагена.

Рим на 600 лет получил полное господство в Средиземноморье.

Что касается Ганнибала, то он до 196 года до н.э. управлял Карфагеном, постоянно желая возобновить вооруженное противоборство с ненавистным ему Римом. В конце концов, заподозренный римлянами в подготовке новой войны и потеряв доверие своих сограждан, престарелый полководец был вынужден бежать из родного Карфагена, защите которого от врагов он отдал всю свою жизнь. Теперь ненависть Рима преследовала его всюду.

Сначала Ганнибал нашел убежище у сирийского царя Антиоха III, став его советником. После поражения сирийского правителя в очередной войне с Римом Ганнибал в 188 году до н.э. укрылся в Армении, а потом в Вифинии. Там в 183 году до н.э. полководец, опасаясь быть выданным Риму, принял яд. Согласно римским источникам, его последними словами были: «Надо избавить римлян от постоянной тревоги: ведь они не хотят слишком долго ждать смерти одного старика».

Примечательно, что примерно в это же время умер и победитель «великого карфагенянина» Сципион Африканский. Произошло это в Южной Италии, куда он удалился в добровольное изгнание после многочисленных козней, политических нападок, оскорблений и суда над ним в Риме по обвинению – по-видимому, ложному – в растрате.

Ганнибал вошел в военную историю как один из крупнейших полководцев Древнего мира. Полководческий талант сочетался в нем с даром мудрого государственного деятеля, политика и дипломата. Никакой другой полководец никогда не встречался ни со столькими бедствиями, ни с таким ужасающим численным перевесом на стороне противника, как Ганнибал. Он разделял со своими воинами все тяготы и опасности войны. Даже римские хроники признают, что Ганнибал «никогда не приказывал другим делать то, чего не смог бы или не захотел бы сделать сам».

0

4

ВОЙНЫ СРЕДНИХ ВЕКОВ


ТАЙНА ВИЗАНТИЙСКОГО ОГНЕМЕТА

История хранит немало случаев сокрытия военных секретов. Пример тому – знаменитый «греческий огонь», вероятный предтеча современного огнемета. Тайну своего оружия греки оберегали в течение пяти веков, пока она не оказалась утерянной навсегда.

Так кто же и когда впервые в истории применил огнемет? Что это за странное оружие – «греческий огонь», до сих пор не дающее покоя историкам? Одни исследователи принимают факт сообщений о нем за неоспоримую истину, другие, несмотря на свидетельства источников, относятся к ним с недоверием.

Первый случай применения зажигательного оружия произошел во время битвы при Делии, происшедшей в 424 году до н.э. В этом сражении фиванский военачальник Пагонда разбил главную афинскую армию под предводительством Гиппократа, который пал на поле боя. Тогда «зажигательное оружие» представляло собой полое бревно, а горючая жидкость являлась смесью сырой нефти, серы и масла.

Во время Пелопоннесской войны между Афинским морским союзом и Пелопоннесским союзом во главе со Спартой спартанцы жгли серу и смолу под стенами Платеи, желая вынудить осажденный город к сдаче. Это событие описано Фукидидом, который сам был участником войны, но за неудачное командование эскадрой афинского флота подвергся изгнанию.

Однако некое подобие огнемета было изобретено гораздо позже. Но он метал не горючий состав, а чистое пламя вперемежку с искрами и углями. В жаровню засыпалось топливо, предположительно древесный уголь, затем при помощи мехов нагнетался воздух, вызывающий пламя, вырывающееся из жерла с оглушительным и страшным ревом. Конечно, такое оружие не являлось дальнобойным.

Только с появлением загадочного «греческого огня» можно было бы говорить о создании грозного и беспощадного оружия.

Самыми близкими предвестниками «греческого огня» считаются «жаровни», примененные на римских кораблях, с помощью которых римляне могли прорываться сквозь строй кораблей вражеского флота. Эти «жаровни» представляли собой обычные ведра, в которые непосредственно перед боем заливали горючую жидкость и поджигали ее. «Жаровню» подвешивали на конец длинного багра и выносили на пять–семь метров вперед по курсу корабля, что позволяло опорожнить ведро с горючей жидкостью на палубу неприятельского корабля прежде чем тот сумел бы протаранить римское судно.

Были еще и сифоны, изобретенные около 300 года до н.э. неким греком из Александрии, – ручное оружие, представлявшее собой трубу, наполненную маслом. Масло поджигалось, и им можно было поливать вражеское судно. Принято считать, что позже сифоны изготовлялись из бронзы (по другим источникам – из меди), а вот как именно они метали горючий состав – неизвестно…

И все же истинный «греческий огонь» – если таковой вообще существовал! – появился только в Средневековье. Происхождение этого оружия до сих пор точно неизвестно, но предполагается, что его изобрел некий сирийский архитектор и инженер Каллиник, беженец из Маальбека. Византийские источники указывают даже точную дату изобретения «греческого огня»: 673 год н.э. (по другим данным, это был 626 год, когда ромеи применили огонь против персов и аваров, объединенными силами осаждавших Константинополь). «Жидкий огонь» извергался из сифонов, и горючая смесь горела даже на поверхности воды. Огонь гасили только песком. Это зрелище вызывало ужас и удивление противника. Один из очевидцев писал, что горючую смесь наносили на металлическое копье, запускаемое гигантской пращой. Оно летело с быстротой молнии и с громовым грохотом и было похоже на дракона с головой свиньи. Когда снаряд достигал цели, происходил взрыв и подымалось облако едкого черного дыма, после чего возникало пламя, распространяющееся во все стороны; если пытались загасить пламя водой, оно вспыхивало с новой силой.

Поначалу «греческий огонь» – или «grijois» – использовался только ромеями (византийцами), и только в морских сражениях. Если верить свидетельствам, в морских сражениях «греческий огонь» был абсолютным оружием, поскольку именно скученные флоты деревянных кораблей представляли превосходную цель для зажигательной смеси. И греческие, и арабские источники в один голос утверждают, что действие «греческого огня» было поистине ошеломительным. Историк Никита Хониат пишет о «закрытых горшках, где спит огонь, который внезапно разражается молниями и поджигает все, чего достигает».

Точный рецепт горючей смеси остается загадкой по сей день. Обычно называются такие вещества, как нефть, различные масла, горючие смолы, сера, асфальт и некий «секретный компонент». Предположительно речь шла о смеси негашеной извести и серы, которая загорается при соприкосновении с водой, и каких-нибудь вязких носителей наподобие нефти или асфальта.

Впервые трубы с «греческим огнем» были установлены и опробованы на дромонах – кораблях флота Византийской империи, а потом стали главным оружием всех классов византийских кораблей.

В конце 660-х годов нашей эры арабский флот неоднократно подступал к Константинополю. Однако осажденные, возглавляемые энергичным императором Константином IV, отбили все приступы, а арабский флот был уничтожен с помощью «греческого огня». Византийский историк Феофан сообщает: «В год 673 ниспровергатели Христа предприняли великий поход. Они приплыли и зазимовали в Киликии. Когда Константин IV узнал о приближении арабов, он подготовил огромные двухпалубные корабли, оснащенные греческим огнем, и корабли-носители сифонов… Арабы были потрясены… Они бежали в великом страхе».

В 717 году арабы во главе с братом халифа, сирийским наместником Масламой, подошли к Константинополю и 15 августа предприняли очередную попытку завладеть Константинополем. 1 сентября арабский флот, насчитывавший более 1800 кораблей, занял все пространство перед городом. Византийцы перегородили залив Золотой Рог цепью на деревянных поплавках, после чего флот во главе с императором Львом III нанес неприятелю тяжелое поражение. Его победе в немалой степени способствовал «греческий огонь». «Император подготовил огненосные сифоны и поместил их на борту одно – и двухпалубных кораблей, а потом выслал их против двух флотов. Благодаря Божьей помощи и через заступничество Его Пресвятой Матери, враг был наголову разбит».

То же самое повторилось с арабами в 739,780 и 789 годах. В 764 году жертвой огня стали болгары…

Есть свидетельства того, что ромеи применяли «греческий огонь» и против руссов.

В 941 году при помощи своего секретного оружия они одержали победу над флотом князя Игоря, который шел походом на Царьград (Константинополь). Ромеи, предупрежденные болгарами, выслали навстречу грозной Руси флот под предводительством Каруаса, Феофана и Варда Фока. В завязавшемся морском сражении русский флот был уничтожен. Не в последнюю очередь благодаря «греческому живому огню». Потушить корабли было невозможно, и русские воины, спасаясь от смертоносного огня, в «бронях» прыгали в море и камнем шли ко дну. Налетевшая буря завершила разгром русского флота.

Минуло без малого сто лет, когда старший сын Ярослава Мудрого, Владимир, в 1043 году с флотом неожиданно подошел к стенам Константинополя. Русские корабли выстроились в одну линию в бухте Золотой Рог, где через несколько дней произошло сражение. По свидетельству Карло Ботта, русские потерпели поражение «от наступивших осенних бурь, греческого огня и опытности византийцев в морском деле».

Однако в другом морском бою того же Владимира Ярославича с флотом ромеев, когда князь возвращался домой, «греческий огонь» никак себя не проявил. Руссы беспрепятственно вернулись в Киев. Не совсем ясно также, по какой причине не применялся огонь и во время знаменитого успешного похода на Византию киевского князя Олега в 907 году… И почему Византия не применяла столь мощное средство против остальных своих противников?

По заявлениям ряда русских и западноевропейских историков, монголо-татары также использовали «греческий огонь». Однако в первоисточниках практически нигде не говорится об эффективности его применения!

Совсем не проявил себя «живой огонь» во время походов Батыя на Русь. На взятие крупнейших городов – княжеских столиц – затрачивалось от трех дней до недели, а такой маленький городок, как Козельск, который без особых хлопот можно было сжечь тем же «живым огнем», семь недель стойко держался против всей Батыевой орды. Победоносное вторжение Батыя в Западную Европу также обошлось без применения «живого огня». Знаменитый Джанибек больше года безрезультатно штурмовал Кафу (современная Феодосия)…

Достаточно подробно описано взятие и разорение Москвы Тохтамышем, но автор «Повести» не упоминает о каком-либо «чудо-оружии» у захватчиков. Знаменитейший азиатский полководец Тимур (Тамерлан) также прекрасно обошелся без чудесного «греческого огня».

Во времена крестовых походов «греческий огонь» был уже широко известен и на Западе, и на Востоке, причем применялся не только в морских, но и в сухопутных боях.

Вообще, горючие материалы употреблялись на Западе, как и на Востоке, и широко распространенным приемом борьбы с метательными машинами противника был их поджог с помощью горящей пакли. Даже на ковре из Байе можно видеть примитивные зажигательные средства, представляющие собой факелы на конце длинных пик, предназначенные для поджога осадных башен и орудий, делавшихся почти всегда из дерева. Во время осады Иерусалима, по словам хронистов, на осаждающих обрушился настоящий поток горючих материалов: «Горожане метали в башни огонь плотной массой, было много горящих стрел, головешек, горшков с серой, маслом и смолой, и многое другое, что поддерживает огонь».

Но «греческий огонь» был более страшен, чем смола или головешки. Есть сведения об этом чудесном «оружии массового поражения» в средневековых испанских хрониках. Они записаны со слов участников похода Людовика IX в святую землю.

В Аравии и в странах Ближнего Востока имелось много нефтяных источников, поэтому арабы легко могли воспользоваться нефтью, ибо ее запасы были просто неиссякаемы. Во время нападения франко-византийцев на Египет в 1168 году мусульмане держали у ворот Каира двадцать тысяч горшков нефти и затем запустили десять тысяч поджигающих камней, чтобы поджечь город и не допустить в него франков.

Знаменитый Саладин таким же образом вынужден был поджечь свой нубийский лагерь, чтобы подавить бунт своей черной гвардии, и действительно, когда восставшие увидели, как загорелась их стоянка, где находилось их имущество, жены и дети, они в панике бежали.

Один свидетель рассказывал, какой эффект был произведен при осаде Дамьетты в ноябре 1219 года «скатертями греческого огня»: «Греческий огонь, текший, как река, от речной башни и от города, сеял ужас; но с помощью уксуса, песка и других материалов его затушили, придя на помощь тем, кто стал его жертвой».

Со временем крестоносцы научились защищаться от «живого огня»; они покрывали осадные орудия шкурами свежеободранных животных и стали тушить огонь не водой, а уксусом, песком или тальком, который издавна использовали и арабы для предохранения себя от этого огня.

Наряду со свидетельствами об ужасном оружии в истории «греческого огня» имеется немало белых пятен и просто необъяснимых ситуаций.

Вот и первый парадокс: как указывал хронист Робер де Клари в своем произведении «Завоевание Константинополя», созданном в начале XIII века, крестоносцы в 1204 году сами – значит, уже знали его секрет? – пытались использовать «греческий огонь» при осаде Константинополя. Однако деревянные башни константинопольских стен были защищены кожами, смоченными водой, поэтому огонь рыцарям не помог. А почему «живой огонь» не применяли ромеи, знавшие его секреты и защищавшие город? Это остается загадкой. Так или иначе, но крестоносцы, блокировав Константинополь с моря и суши, взяли его решительным штурмом, потеряв всего одного рыцаря.

То же самое происходит и в период агонии Византийской империи в 1453 году, когда турки-османы захватили Константинополь. Даже в последних боях за столицу до применения «чудо-оружия» не дошло…

Ведь если существовало столь эффективное оружие, наводившее страх и ужас на противников, почему же оно позже не играло существенной роли в сражениях? Потому что секрет его был утерян?

Стоит задуматься над следующим вопросом: можно ли удержать монополию на какой-либо вид вооружения или боевой техники после того, как его действие наглядно продемонстрировано на поле боя? Как показывает опыт войн – нет. Получается, что это грозное оружие применялось только в тех кампаниях, когда и без него уже были реальные предпосылки для достижения победы – малочисленность войск противника, нерешительный характер его действий, плохие погодные условия и тому подобное. А при встрече с сильным противником армия, обладавшая «чудо-оружием», оказывалась вдруг на грани гибели и почему-то не применяла страшное оружие. Версия об утере рецепта «живого огня» весьма сомнительна. Византийская империя, как и любое другое государство Средних веков, не знало мирных передышек…

Так существовал ли «греческий огонь» вообще?

Вопрос так и остается открытым. В действительности огнеметы в боевых действиях стали применяться только в начале XX века, а точнее, во время Первой мировой войны, причем всеми воюющими сторонами.

КАК МОЛОТ ОСТАНОВИЛ МАВРОВ

В 732 году, как свидетельствовали хронисты, 400-тысячная армия арабов перешла Пиренеи и вторглась в Галлию. Более поздние исследования приводят к выводу, что у арабов могло быть от 30 до 50 тысяч воинов.

Не без помощи аквитанской и бургундской знати, противившейся процессу централизации в королевстве франков, арабское войско Абд-эль-Рахмана двинулось по Западной Галлии, достигло центра Аквитании, заняло Пуатье и направилось к Туру. Здесь, на старой римской дороге, у переправы через реку Вьенну арабов встретило 30-тысячное войско франков во главе с майордомом из рода Каролингов Пипином Карлом, являвшимся фактическим правителем Франкского государства с 715 года.

Еще в начале его правления Франкское государство состояло из трех давно обособившихся частей: Нейстрии, Австразии и Бургундии. Королевская власть была чисто номинальной. Этим не замедлили воспользоваться враги франков. В рейнские области вторглись саксы, в Баварию – авары, а через Пиренеи к реке Лауре двигались завоеватели-арабы.

Свой путь к власти Карлу приходилось прокладывать с оружием в руках. После смерти отца в 714 году его вместе с мачехой Плектрудой бросили в тюрьму, откуда он смог бежать в следующем году. К тому времени он был уже достаточно известным военным вождем франков Австразии, где был популярен среди свободных крестьян и средних землевладельцев. Они и стали его главной опорой в междоусобной борьбе за власть в Франкском государстве.

Утвердившись в Австразии, Карл Пипин начал силой оружия и дипломатией укреплять положение на землях франков. После ожесточенного противоборства со своими противниками в 715 году он стал майордомом Франкского государства и правил им от имени малолетнего короля Теодориха IV. Утвердившись у королевского престола, Карл начал серию военных походов за пределы Австразии.

Карл, взяв верх в сражениях над феодалами, пытавшимися оспаривать у него верховную власть, в 719 году одержал блестящую победу над нейстрийцами, во главе которых стоял один из его противников майордом Рагенфрид, чьим союзником являлся правитель Аквитании граф Эд. В битве при Сауссоне франкский правитель обратил неприятельское войско в бегство. Выдав Рагенфрида, графу Эду удалось заключить с Карлом временный мир. Вскоре франки заняли города Париж и Орлеан.

Потом Карл вспомнил и о своем заклятом враге – мачехе Плектруде, имевшей собственное большое войско. Начав с ней войну, Карл принудил мачеху сдать ему богатый и хорошо укрепленный город Кельн на берегах Рейна.

В 725 и 728 годах майордом Карл Пипин совершил два больших военных похода против баварцев и в конце концов подчинил их себе. Затем последовали походы в Алеманию и Аквитанию, в Тюрингию и Фризию…

Основой боевой мощи армии франков до битвы при Пуатье оставалась пехота, состоявшая из свободных крестьян. В то время военнообязанными являлись все мужчины королевства, способные носить оружие.

Организационно войско франков делилось на сотни, или, иначе говоря, на такое количество крестьянских дворов, которые могли в военное время выставить в ополчение сто пеших воинов. Крестьянские общины сами регулировали воинскую повинность. Каждый франкский воин вооружался и снаряжался за свой счет. Качество оружия проверялось на смотрах, которые проводил король или по его поручению военачальники-графы. Если оружие воина находилось в неудовлетворительном состоянии, то он подвергался наказанию. Известен случай, когда король убил воина во время одного из таких смотров за плохое содержание личного оружия.

Национальным оружием франков была «франциска» – секира с одним или двумя лезвиями, к которой привязывалась веревка. Франки ловко бросали секиры в противника на близких дистанциях. Для ближнего рукопашного боя они применяли мечи. Кроме франциск и мечей франки вооружались еще короткими копьями – ангонами с зубцами на длинном и остром наконечнике. Зубцы ангона имели обратное направление и поэтому вынуть его из раны было очень трудно. В бою воин сперва метал ангон, который вонзался в щит противника, а затем наступал на древко копья и тем самым оттягивал щит и поражал врага тяжелым мечом. Многие воины имели лук и стрелы, которые иногда пропитывались ядом.

Единственным защитным вооружением франкского воина во времена Карла Пипина являлся щит круглой или овальной формы. Только богатые воины имели шлемы и кольчуги, поскольку изделия из металла стоили больших денег. Часть вооружения франкского войска являлась военной добычей.

В европейской истории франкский полководец Карл Пипин прославился прежде всего успешными войнами против завоевателей-арабов, за что получил прозвище «Мартелл», что значит «молот».

В 720 году арабы перешли Пиренейские горы и вторглись на территорию современной Франции. Арабское войско взяло приступом хорошо укрепленную Нарбонну и осадило большой город Тулузу. Граф Эд был разбит, и ему пришлось с остатками своего войска искать прибежище в Австразии.

Очень скоро арабская конница появилась на полях Септимании и Бургундии и достигла даже левого берега реки Роны, войдя в земли франков. Так на полях Западной Европы впервые вызрело крупное столкновение между мусульманским и христианским миром. Арабские полководцы, перейдя через Пиренеи, имели большие завоевательные планы в Европе.

Надо отдать должное Карлу – он сразу понял всю опасность арабского вторжения. Ведь арабы-мавры к тому времени успели покорить почти все испанские области. Их войска постоянно пополнялись новыми силами, приходившими через Гибралтарский пролив из Магриба – Северной Африки, с территории современных Марокко, Алжира и Туниса. Арабские военачальники славились своим военным искусством, а их воины были прекрасными наездниками и лучниками. Войско арабов было частично укомплектовано североафриканскими кочевниками-берберами, за что в Испании арабов называли маврами.

Карл Пипин, прервав военную кампанию в верховьях Дуная, в 732 году собрал большое ополчение австразийцев, нейстрийцев и прирейнских племен. К тому моменту арабы уже разграбили город Бордо, захватили город-крепость Пуатье и двинулись к Туру.

Франкский полководец решительно двинулся навстречу арабской армии, стремясь упредить ее появление перед крепостными стенами Тура. Он уже знал, что арабами командует опытный Абд-эль-Рахман и что его войско значительно превосходит ополчение франков, которое, по данным тех же европейских хронистов, насчитывало всего 30 тысяч воинов.

В том месте, где старая римская дорога пересекала реку Вьенну, через которую был построен мост, франки и их союзники преградили арабской армии путь к Туру. Вблизи располагался город Пуатье, по имени которого и было названо сражение, состоявшееся 4 октября 732 года и длившееся несколько дней: по арабским хроникам – два, по христианским – семь дней.

Зная, что в войске противника преобладает легкая конница и много лучников, майордом Карл Пипин решил дать арабам, которые на полях Европы придерживались активной наступательной тактики, оборонительный бой. Тем более что холмистая местность затрудняла действия больших масс конницы. Франкское войско было построено для битвы между реками Клен и Вьенна, которые своими берегами хорошо прикрывали его фланги. Основу боевого порядка составляла пехота, построенная плотной фалангой. На флангах разместилась тяжеловооруженная на рыцарский манер конница. Правым флангом командовал граф Эд.

Обычно франки для боя выстраивались в плотные боевые порядки, своего рода фалангу, но без должного обеспечения флангов и тыла, стремясь решить все одним ударом, общим прорывом или стремительной атакой. У них, как и у арабов, была хорошо развита взаимовыручка, основанная на родственных связях.

Подойдя к реке Вьенне, арабская армия, не ввязываясь сразу в сражение, раскинула недалеко от франков свой походный лагерь. Абд-эль-Рахман сразу понял, что противник занимает очень сильную позицию и его невозможно охватить легкой конницей с флангов. Арабы несколько дней не решались атаковать противника, выжидая удобного случая для нанесения удара. Карл Пипин не двигался с места, терпеливо ожидая вражеского нападения.

В конце концов арабский предводитель решился начать сражение и построил свое войско в боевой, расчлененный порядок. Он состоял из привычных для арабов боевых линий: конные лучники составили «Утро псового лая», затем шли «День помощи», «Вечер потрясения», «Аль-Ансари» и «Аль-Мугаджери». Резерв арабов, предназначенный для развития победы, находился под личным командованием Абд-эль-Рахмана и назывался «Знамя пророка».

Сражение при Пуатье началось с обстрелов франкской фаланги арабскими конными лучниками, которым противник отвечал стрельбой из арбалетов и больших луков. После этого арабская конница атаковала позиции франков. Франкская пехота успешно отражала атаку за атакой, легкая неприятельская конница так и не могла пробить брешь в их плотном строю.

Испанский хронист, современник битвы при Пуатье, писал, что франки «тесно стояли друг с другом, насколько хватало глаз, подобно неподвижной и обледенелой стене, и ожесточенно бились, поражая арабов мечами».

После того как пехота франков отразила все атаки арабов, которые линия за линией, в некотором расстройстве откатывались на исходные позиции, Карл Пипин незамедлительно приказал стоявшей пока в бездействии рыцарской коннице пойти в контратаку в направлении вражеского походного лагеря, расположенного за правым флангом боевого построения арабского войска.

Тем временем франкские рыцари под предводительством Эда Аквитанского нанесли с флангов два таранных удара, опрокинув противостоявшую им легкую конницу, устремились к арабскому походному лагерю и овладели им. Арабы, деморализованные известием о смерти своего вождя, не смогли сдержать натиск противника и бежали с поля битвы. Франки преследовали их и нанесли немалый урон. На этом сражение близ Пуатье завершилось.

Это сражение имело крайне важные последствия. Победа майордома Карла Пипина положила конец дальнейшему продвижению арабов в Европе. После поражения при Пуатье арабская армия, прикрывшись отрядами легкой конницы, покинула французскую территорию и без дальнейших боевых потерь ушла через горы в Испанию.

Но перед тем как арабы окончательно покинули юг современной Франции, Карл Пипин нанес им еще одно поражение – на реке Берр к югу от города Нарбонны. Правда, это сражение не относилось к числу решающих.

Победа над арабами прославила полководца франков. С тех пор его стали называть Карл Мартелл (т. е. боевой молот).

Обычно об этом мало говорят, но сражение при Пуатье известно еще и тем, что оно стало одним из первых, когда на поле битвы вышла многочисленная тяжелая рыцарская конница. Именно она своим ударом обеспечила франкам полную победу над арабами. Теперь не только всадники, но и лошади были покрыты металлическими доспехами.

После битвы при Пуатье Карл Мартелл одержал еще несколько больших побед, завоевав Бургундию и области на юге Франции, вплоть до Марселя.

Карл Мартелл значительно укрепил военную мощь Франкского королевства. Однако он стоял всего лишь у истоков подлинного исторического величия государства франков, которое создаст его внук Карл Великий, достигший наивысшего могущества и ставший императором Священной Римской империи.

0

5

ТВЕРДЫЙ ОРЕШЕК ДЛЯ ГУСТАВА-АДОЛЬФА

(По материалам А. Викторова.)

Еще в 1581 году Псков во время Ливонской войны не смог взять польский король Стефан Баторий. Город на реке Великой заслонил собой Русь и принудил врага начать мирные переговоры.

Через 34 года история повторилась. Город снова попытались захватить, только теперь шведы под командованием собственного короля Густава II Адольфа, которому позже судьба уготовила стать великим полководцем и военным реформатором, создателем сильнейшей в Европе XVII века регулярной армии. Он одержит немало громких побед, в результате которых на несколько десятилетий под власть Швеции перейдут почти вся Северная Германия, территория Прибалтики, а Балтийское море превратится в «шведское озеро». В 38 лет шведский король погибнет на поле брани во время Люценской битвы в ноябре 1632 года, где в ходе Тридцатилетней войны его войска нанесут поражение имперским полкам знаменитого военачальника Альбрехта Валленштейна. Но все это будет позже, а пока молодой и неопытный 20-летний шведский король попытается захватить город Псков, о который уже не раз расшибали лоб иноземцы, пытавшиеся пробиться на Русь с северо-западного направления. Предыстория этого события следующая.

Под натиском поляков и литовцев русское правительство Василия Шуйского обратилось за помощью к шведскому королю Карлу IX, обещав ему отказаться от побережья Балтики и пустить в свободное обращение в России шведскую монету.

Весной 1609 года молодой полководец князь М.В. Скопин-Шуйский с помощью шведского отряда нанес удар польско-литовским интервентам, освободив север страны. Вскоре, однако, шведы отказались от участия в борьбе и потребовали выплаты денег, что в условиях кризиса и опустения казны сделать было практически невозможно.

Тогда летом 1610 года началась русско-шведская война, во время которой шведы попытались захватить Псков, Новгород, северо-западные и северные русские области. К сожалению, Новгород они захватили, и летом 1615 года шведская армия под руководством молодого короля Густава-Адольфа подошла к стенам Пскова. В это время русское государство еще не оправилось от последствий Смутного времени, продолжая воевать на своих западных рубежах.

Итак, 29 июля (по старому стилю) шведы стояли под Псковом. Но до сентября, до подхода подкреплений Густав-Адольф не проявлял особой активности. Тогда же, в сентябре, прибыла и осадная артиллерия. Примечательно, что здесь Густав отошел от установившейся практики окружения осажденного города циркумвалационной линией, заменив ее рядом укрепленных траншеями лагерей, связь между которыми поддерживалась сильными патрульными отрядами. Всего в неприятельском войске имелось немногим более 9000 солдат, по большей части наемников из Англии, Франции и Шотландии.

Поскольку шведы уже не раз пытались овладеть Псковом: и в сентябре 1611 года, и в июле–августе 1612 года, и в январе 1615 года, гарнизон города под командованием воевод Морозова и Бутурлина основательно подготовился к обороне. Он насчитывал свыше 4000 человек. Заранее были накоплены запасы оружия, боеприпасов, продовольствия, тогда как шведам приходилось подвозить все необходимое по территории, охваченной партизанским движением. Отряды русских крестьян смело нападали на фуражиров и обозы. Для охраны последних требовались сильные конвои, доходившие иногда до пяти взводов конницы и трех рот пехоты.

Псковский гарнизон тоже не отсиживался пассивно за городскими стенами. Уже утром 30 июля, когда противник приблизился к крепости, была совершена удачная вылазка, в результате чего враг понес серьезный урон и погиб новгородский наместник, фельдмаршал Эверт Горн. Даже король был ранен.

Далее почти ежедневно отряды русских ратников – по несколько десятков конных и пеших «охочих всяких людей» – успешно атаковали шведов, несших чувствительные потери. Так удавалось поддерживать высокий боевой дух оборонявшихся и добывать «языков», получая от них достоверные сведения о неприятельской армии. Одна из вылазок в середине сентября закончилась уничтожением около 300 иноземцев и захватом осадной батареи.

Однако 17(27) сентября шведы приступили к первой бомбардировке Пскова. Им удалось разрушить Варлаамскую и Высокую башни, часть прилегающей к ним стены. И все же последовавший за бомбардировкой штурм псковичи успешно отразили, хотя враг сперва сумел овладеть Наугольной башней и даже ворваться в город. После боя псковитяне сумели устранить все повреждения в укреплениях.

Следующий месяц, октябрь, принес шведам новую неприятность: в войсках начались болезни, возросла смертность, треть армии оказалась небоеспособна. И тогда король решил ускорить подготовку нового штурма. 8(18) октября по крепости был открыт массированный артиллерийский огонь. Псков обстреливали как обычными ядрами – чугунными и железными, так и зажигательными снарядами. По некоторым данным, было выпушено 700 зажигательных ядер. Но горожане быстро тушили вспыхивавшие пожары и готовились к предстоящей схватке.

Псковские воеводы без особых усилий поняли замысел Густава-Адольфа: нанести главный удар в районе Варлаамской башни, поскольку именно сюда наиболее интенсивно били шведские пушки. Впоследствии около стоявшей у Варлаамских ворот «пищали большой» – артиллерийского орудия, именовавшегося «Соловей на волоках», нашли 160, а у самих ворот 650 больших и малых ядер.

9(19) октября штурмовые отряды шведов пошли на приступ. Несмотря на огонь из пушек и ручных пищалей, льющуюся расплавленную смолу и кипяток, они «взыдоша на стену града и на башню угольную». Одновременно неприятель на плотах подплыл к нижним решеткам, закрывавшим доступ в реку, выломал их и ворвался в Запсковье. Целый день продолжался ожесточенный бой, но гарнизон вновь выстоял. Русские воины сбросили врага со стен и даже выбили из города.

Раздраженный Густав-Адольф приказал без промедления готовить третий штурм, и 11(21) октября осадная артиллерия вновь открыла интенсивный огонь. Но… Одна из пушек при стрельбе опрокинулась, и от ее выстрела взлетел на воздух пороховой погреб. Так шведская армия, ослабленная неудачами, боевыми и небоевыми потерями, лишилась еще и боеприпасов.

13(23) октября шведскому королю пришлось начать отводить войска от Пскова. Через четыре дня, 17(27) октября покинул лагерь и сам Густав-Адольф. Он планировал возобновить войну с Польшей за Прибалтику и пока не был готов к затяжной войне с Россией. Именно эта неудача, как считают многие военные историки, заставила Густава-Адольфа взяться за военную реформу.

Благодаря стойкости псковитян в феврале 1617 года шведское правительство заключило с Россией Столбовский мир, по которому возвратило Новгород, Гдов, Старую Руссу, Порхов, Ладогу. Однако Россия надолго оказалась без Балтийского побережья.

ШПИОНАЖ ПРИ ФРАНЦУЗСКОМ ДВОРЕ

(По материалам Е.Б. Черняка.)

Главой секретной службы у кардинала Мазарини был епископ Фрежюский Ондедей. По способностям ему было далеко до «серого кардинала», но некоторые из его агентов не уступали лучшим разведчикам Ришелье. Секретная служба Мазарини имела своих агентов в ряде иностранных государств. Так, шпионом кардинала в Англии, где происходила революция, был полковник Мортимер, один из приближенных Оливера Кромвеля, располагавшего очень эффективной контрразведкой.

Мортимер передавал свои сообщения через банкира Витанеля-Лемюра. Другой разведчик кардинала, некий Пэрк, шпионил за находившимися в Англии представителями восставших французских вельмож. Пэрк был агентом-двойником. Британские власти не препятствовали отправке его донесений Мазарини, считая, что содержащаяся в них информация сделает кардинала более уступчивым в отношении Англии.

Главные усилия разведчиков Мазарини были направлены на выявление намерений его противников во Франции. Одному из шпионов кардинала, францисканскому монаху Франсуа Берто, на основании патента, лично подписанного Людовиком XIV, сыном Людовика XIII и Анны Австрийской, ребенком вступившим на престол в 1643 году, разрешалось носить любую одежду, если того требовали интересы короля. А они требовали этого постоянно. Так, вскоре после получения патента Берто был в 1652 году арестован восставшими жителями Бордо, собиравшимися сурово расправиться со шпионом Мазарини. Берто пустился на хитрость. Он выпросил разрешение написать письмо священнику в город Блей, утверждая, что тот является его дядей. В письме шла речь только о денежных делах, а на полях имелась приписка: «Посылаю вам глазную мазь; натрите ею глаза, и вы будете лучше видеть». Берто поручил доставить это письмо одному крестьянину, шепнув ему, что оно должно быть передано в руки сторонника короля герцога Сен-Симона. Герцог получил письмо и догадался натереть мазью четвертую, чистую страницу: Берто просил помощи в организации побега. Сен-Симон приказал одному лодочнику тайно доставить Берто костюм матроса. Францисканец сумел переодетым обмануть стражу и бежать из Бордо.

Это происходило во время пятилетней гражданской войны (1648—1653) – так называемой Фронды, которая была наиболее серьезным испытанием для разведки, как и вообще для политики Мазарини.

Фронда возникла на волне не прекращавшихся десятилетиями восстаний крестьянства и городского плебса, а также под влиянием буржуазной революции в Англии, где был казнен король и провозглашена республика. Однако французская буржуазия не созрела до роли руководителя борьбы против абсолютизма, народное движение было использовано крупными вельможами, желавшими урвать для себя новые владения, высокие посты и миллионы из государственной казны. Началась бесконечная серия заговоров и контрзаговоров. После «ночи баррикад», которыми покрылась столица с 26 на 27 августа 1648 года, Анна Австрийская вместе с малолетним сыном королем Людовиком XIV и Мазарини бежали из Парижа. Крупный французский полководец принц Конде осадил мятежный город в марте 1649 года. Руководители парижской буржуазии, по существу, капитулировали, и двор возвратился в Париж. Однако Анна Австрийская и Мазарини скоро почувствовали, что находятся в зависимости от надменного Конде. Мазарини приказал арестовать принца, но это привело лишь к сплочению всех врагов кардинала.

6 февраля 1651 года Мазарини, переодетый в костюм простого дворянина, опять бежал из Парижа. Вскоре ему пришлось покинуть французскую территорию и обосноваться в Германии, в городке Брюле, около Кельна. Позднее на короткое время Конде и несколько поддерживавших его других принцев крови стали господами положения в Париже.

Однако в августе 1651 года Конде снова счел за лучшее покинуть город. В сентябре 1651 года по настоянию Анны Австрийской король, которому исполнилось 13 лет, был объявлен совершеннолетним, а в конце года Мазарини вернулся во Францию во главе наемной армии немецких ландскнехтов. Правда, в июле 1652 года сторонники Конде впустили армию принца в Париж, покинутый Анной Австрийской. Казалось, что грабежам, насилиям и убийствам, общему разорению страны не было видно конца. Однако постепенно чаша весов склонилась в пользу короны. Буржуазия жаждала мира. В октябре 1652 года Конде должен был еще раз покинуть Париж, в который вступили королевские войска. Мазарини поодиночке договорился с большинством знатных фрондеров. Такова была – в немногих словах – история Фронды, в которой столь большая роль была отведена методам тайной войны.

Почти каждый день Мазарини обменивался письмами с королевой. Эту тайную корреспонденцию доставляли агенты, действовавшие под началом Ондедея (будущего епископа) и Берто. Кардинал был настолько уверен в своих агентах, что даже не считал нужным шифровать переписку. Лишь фамилии обозначались цифрами или часто весьма прозрачными псевдонимами. Королева именовалась «серафимом» или «15», Мазарини – «небом» или «16», Гонди – то «трусом», то «немым».

Вообще, в войнах конца XVII и начала XVIII века шпионажу придавали такое значение, что не раз сами полководцы брали на себя роль разведчиков. Во время осады Арраса французский маршал Фабер проник во вражескую крепость и осмотрел систему обороны. В 1668 году французский генерал Катина пробрался в занятую неприятелем крепость Люксембург под видом трубочиста.

Еще чаще крупные полководцы лично руководили своей разведкой. Так в 1702 году принц Евгений Савойский на основе показаний своего шпиона Козоли составил план нападения на Кремону. Козоли сообщил о существовании тайного хода, через который в январскую ночь в город ворвался отряд в 600 солдат армии Евгения Савойского. Участь Кремоны была решена. Французский маршал Люксембург получал ценную информацию от секретаря голландского штатгальтера принца Вильгельма Оранского. Однако шпион был разоблачен и согласился передавать Люксембургу ложные сведения о передвижении войск Вильгельма. В результате только случай помог Люксембургу спастись от захвата в плен в его собственном лагере у Штейнкирхена.

Секретная служба постепенно становилась преимущественно орудием в борьбе против внешних противников абсолютистского государства, хотя она и раньше, конечно, использовалась для этой цели.

Здесь очень показателен пример Франции: еще в XVI веке и в первой половине XVII века вплоть до правления Ришелье и Мазарини секретная служба была занята внутренними врагами абсолютизма. Со второй половины XVII века, в царствование Людовика XIV, упор переносится на внешнеполитическую область. Одновременно быстро растет полиция, и секретная служба становится одной из функций полицейских властей. Однако в пестром хаосе административных органов абсолютистской Франции, где функции многих учреждений перекрещивались, шпионажем занимаются и дипломатическое и военное ведомства, и провинциальные интенданты, и, главное, лично доверенные лица монарха (и его фавориток), порой путавшие карты всех остальных учреждений. Лувуа, знаменитый военный министр Людовика XTV, создал широкую шпионскую сеть в германских государствах. Внутри страны люди Лувуа следили за всеми видными французскими офицерами. В число своих шпионов Лувуа вербовал горничных, слуг, модисток, преподавателей модных танцев, которые по роду своей профессии должны были сталкиваться со многими людьми.

Случаи, когда разведчикам удавалось оказать существенное влияние на ход политических и военных событий, не являлись в эту эпоху исключением. Разведчики или подкупленные разведкой политические деятели определенной страны нередко были главными участниками дворцовых переворотов, смены правительств и других событий, приводивших к резкому изменению политического курса, хотя, конечно, и не определявших общих исторических судеб страны. Еще чаще роль разведчиков сводилась не к прямому участию в тех или иных событиях, а к сбору информации, дававшему возможность правительству одной страны с помощью военных, политических и других мер оказывать воздействие на другую. Однако и в том и в другом случае решающими оказывались социально-экономические условия, определявшие политическую обстановку, в которой действовала разведка. Самые ее успехи становились возможными только в определенных исторических условиях.

Когда перед разведкой ставились нереальные цели – остановить или направить вспять закономерный процесс исторического развития, она неизменно терпела неудачу.

ЗАЧЕМ ЕВГЕНИЙ САВОЙСКИЙ ПЕРЕВЕРНУЛ ФРОНТ?

В полном разгаре была война за Испанское наследство, которая разразилась в 1701 году и велась между Францией и австрийскими Габсбургами за гегемонию в Европе. В ней участвовали две коалиции. Одну из них возглавляла Франция, на стороне которой выступили Испания, Бавария, Кельнское курфюршество, Парма, Мантуя и Савойя, перешедшая вскоре на сторону противника. В другую коалицию во главе с Австрией, Англией и Голландией вошли Дания, Португалия, Пруссия и другие германские государства.

После успехов 1705 года французы сосредоточили свое главное внимание на осаде Турина – столицы союзника Австрии, герцога Савойского. 20-тысячный гарнизон сильно укрепленного Турина был осажден двойными силами французов под командой бездарного генерала Ла-Фельяда, получившего в командование армию лишь благодаря придворным интригам.

Герцог Евгений Савойский, еще до полного обложения Турина, с несколькими тысячами кавалерии вырвался из города и удалился в горы к югу от него. 30-тысячная французская армия прикрывала осаду, занимая тридцать крепостей Ломбардии и выдвинув сильные заслоны к озеру Гарда. Лучший французский полководец, маршал Вандом, оттеснивший австрийцев из Италии в Тироль, был отозван для командования на нидерландском театре, где дела французов шли совсем плохо. Завоевание же Ломбардии казалось обеспеченным, поскольку последний опорный пункт коалиции – Турин – должен был пасть в августе. Именно на это рассчитывал Ла-Фельяд. Французским же главнокомандующим вместо Вандома был назначен племянник короля, молодой принц Орлеанский, к которому приставили советника, угодливого и бесхарактерного генерала Марсена.

Евгений Савойский, получив в командование австрийскую армию в Тироле, располагал 34 000 человек. Во что бы то ни стало ему нужно было освободить Турин, ибо падение города вызвало бы подчинение Людовику XIV герцогства Савойского, что явилось бы началом развала образованной против Франции коалиции и сделало бы безнадежным продолжение австрийцами борьбы на итальянском театре.

Савойскому на выбор предоставлялось два операционных направления: первое, кратчайшее, шло полевому берегу реки По и пересекало ее многочисленные притоки, образующие сильные позиции. Французскому заслону движение австрийцев севернее реки По давало возможность использовать все эти позиции с разбросанными по ним крепостями. Евгений Савойский не подвергал при этом риску свои сообщения с Австрией, но не мог рассчитывать вовремя выручить Турин. Другое направление, на котором и остановился герцог Савойский, шло от Риволийского плато, единственного выхода из гор Тироля, находившегося в руках австрийцев, на юг, вдоль Адиже, пересекало его в нижнем течении, затем реку По и по правому ее берегу поворачивало на запад. Направление являлось кружным и движение по нему связывалось с огромным риском. Сообщения с тылом были совершенно не обеспечены. В случае неудачи армия обрекалась на полную гибель. Но только здесь можно было рассчитывать проскользнуть в обход правого фланга французской армии и безостановочно и своевременно достигнуть Турина. И здесь Савойский решил попытать счастье.

Довольствие армии во время марша взялся обеспечить дружественный Австрии герцог Моденский. В течение июля войска Савойского вышли на юг вдоль реки Адиже, а в августе герцог приступил к стремительному выполнению своего плана. В течение семнадцати дней его армия прошла более 270 километров и успела опередить французов в теснине Страделлы. Французское командование на маневр Евгения Савойского ответило занятием ряда фланговых позиций и угрозой сообщениям австрийцев. Но Савойский оставил позиции, и французскому заслону не осталось ничего другого, как следовать по северному берегу реки По вслед за герцогом. Вот так австрийский полководец захватил инициативу.

Он смело двинулся между занятыми французами и удаленными на расстояние менее одного перехода крепостями Александрия и Тортона, соединился с резервной конницей и вышел к Турину. Французы уже ждали его за внешними укреплениями города, которые были сильнее в местах, обращенных к югу и востоку, и слабее в тылу, к северо-западу от Турина, между реками Дора и Стура. Савойский увенчал свой рискованный маневр решительным боем; чтобы создать наивыгоднейшие условия для боя, он пошел на дальнейший риск, переправился через реку По выше Турина, оказался в районе между французской границей и Турином и атаковал противника между реками Дора и Стура. Получилось сражение с перевернутым фронтом. В тылу Евгения Савойского были снежные вершины Альп и французская граница, о чем он позаботился заранее.

В районе Турина французы сосредоточили до 40 000, но большая часть этих сил являлась осадной армией Ла-Фельяда, который торопился покончить с крепостью, находящейся на грани падения.

Ла-Фельяд почему-то решил, что Савойский хочет оттянуть на себя силы французов и помешать им довести осаду до конца. Поэтому Ла-Фельяд категорически возражал против всякого ослабления осадной армии, а Марсен, опасавшийся его парижских связей, не решился ему противоречить. Предложение принца Орлеанского – атаковать армию герцога Савойского всеми силами во время совершения ею флангового марша – было отклонено на военном совете.

Между тем Евгений Савойский сумел удержать часть французов на южном берегу реки По. 7 сентября его 30 000 солдат пошли в атаку на широком фронте между Дорой и Стурой. Этот удар был встречен принцем Орлеанским и его 12-тысячной армией, которой просто не хватило сил занять весь широкий фронт, к тому же еще и недостаточно укрепленный. Прусская пехота Леопольда Дессаусского активно штурмовала с фронта французские окопы, а исход боя решил охват, который выполнили савойцы по болотам Стуры. Французы начали отступать, и тогда комендант Турина Даун, три месяца упорно отстаивавший город, сменив гарнизон на валах гражданским населением, бросил все свободные силы из Турина на вылазку в тыл французам.

Поражение войск принца Орлеанского было полное. Армия Ла-Фельяда, пока не принимавшая участия в сражении, была охвачена паникой. Французы, бросив осадный парк, спокойно отошли к французской границе, не тревожимые австрийцами.

Через два дня после сражения под Турином 13-тысячный французский заслон герцога Медави, оставленный в районе реки Минчио, разбил под Кастильоне более слабые части австрийских сил принца Гессенского, но это уже не изменило результата кампании. Отрезанный Савойским от Франции генерал Медави, с разрешения Людовика XIV, пошел на капитуляцию, по которой все ломбардские крепости были переданы австрийцам, а французские войска беспрепятственно пропущены на родину.

Кампания эта очень поучительна. По существу, в поражении французов виновата не столько циркумвалационная позиция, сколько отсутствие единого твердого руководства. Если бы Ла-Фельяд выдвинул хотя бы четвертую часть своих сил на поддержку принца Орлеанского, французам, быть может, удалось бы удержаться на своих позициях. А самое главное – это величественное решение Евгения Савойского: идти на риск потери сообщений с Австрией, благодаря чему достигался полный захват инициативы. Недооценившие противника французы считали завоевание Италии почти уже законченным, надеясь одними угрозами сдержать врага до падения Турина, которое сделало бы их полными хозяевами Ломбардии. Но неприятель, находившийся почти в безвыходном положении, однако имевший во главе великого полководца, пошел на серьезный риск и опрокинул одним ударом весь карточный домик французского господства в Италии.

Если рассматривать это событие с политической точки зрения, то любопытна огромная роль, которую приобрела маленькая Савойя в войне, втянувшей в себя большую часть Европы. По сути, именно Савойя оказалась апельсинной коркой, на которой поскользнулся Людовик XIV.

СЕКРЕТ НОВАТОРА МОРСКОГО БОЯ

С именем Федора Федоровича Ушакова связаны победы русского Черноморского флота над превосходящими силами турецкого флота во время Русско-турецкой войны 1787—1791 годов. В первой же морской баталии начавшейся войны, капитан бригадирского ранга Федор Ушаков, будучи командиром авангарда, стал главным героем сражения и был пожалован в Георгиевские кавалеры.

Это сражение произошло 3 июля 1788 года у острова Фидониси (ныне Змеиный). Ушаков начальствовал над авангардом, состоявшим из 4 фрегатов, в эскадре вице-адмирала графа Марко Войновича. Турецким флотом – 17 линейных кораблей, 8 фрегатов, 3 бомбардирских корабля и 21 шебека – командовал капудан-паша Эски-Гассан. Русская эскадра состояла всего из 2 линейных кораблей, 10 фрегатов и 24 меньших судов. Когда противники стали сходиться для морского сражения, Ушаков неожиданными маневрами своего авангарда отрезал от вражеского строя два передовых линейных корабля и обратил их в бегство. Сражение у острова продолжалось с 2 до 5 часов вечера, после чего турецкий флот, корабли которого получили большие разрушения от артиллерийского огня русской эскадры, вышел из боя и поспешил к своим берегам. Именно в этом сражении Ушаков первым на Российском флоте пренебрег канонами господствовавшей тогда линейной тактики в войнах на море. Победа при Фидониси продемонстрировала, что из командира корабля очень быстро вырос способный флагман. Во многом благодаря новаторскому маневру русского авангарда и начался разгром турецкого флота.

К концу 1788 года Войновича перевели в Херсон, а Ушаков остался командующим Севастопольской эскадрой. Всю осень и зиму он занимался подготовкой судов к следующей кампании. К середине мая эскадра Ушакова, ставшего контр-адмиралом, уже была готова к плаванию, однако Войнович, как главный начальник «над всеми частями правления и флота Черноморского», избегал встреч с противником.

В конце августа 1789 года светлейший князь Г.А. Потемкин-Таврический приказал Войновичу принять в Херсоне парусные суда Лиманской флотилии и отвести их в Севастополь. А контр-адмиралу Ушакову он вверил весь Черноморский флот. Федор Федорович начал с обучения корабельных экипажей.

Вскоре контр-адмиралу предстояло постараться отвлечь турецкий флот от устья Днепра, чтобы дать возможность гребной флотилии пройти к Хаджибею, на который Флагманский корабль уже направлялась колонна войск Гудовича, а парусным судам – безопасно дойти до Севастополя. Операция была успешно проведена: одно только появление эскадры Ушакова заставило турецкий флот удалиться от Хаджибея и Очакова.

Сразу же по возвращении флотоводец поторопился снарядить главные силы. К 26 июня 1790 года были готовы 10 кораблей, 6 фрегатов и другие суда. Но из-за нехватки средств Ушакову пришлось занимать деньги и даже заложить свой дом. Флагман ожидал, что противник будет высаживать десант в Керченском проливе. И не ошибся.

1 июля большой турецкий флот проследовал на восток. Следующим утром в море отправилась русская эскадра. 6 июля, подойдя к Феодосии, Ушаков узнал, что турки прошли мимо накануне, и пошел в Керченский пролив. Там близ пролива он стал на якорь у мыса Такиль, чтобы не допустить прорыва турецкого флота в Азовское море и высадки неприятельского десанта на крымском побережье.

8 июля в 10-м часу со стороны крепости Анапа при попутном восточном ветре появилась турецкая эскадра в составе 10 линейных кораблей, 8 фрегатов и 36 меньших судов, имевших на борту 1100 орудий и десантные войска. Она следовала к южному берегу Крыма. Султанский флотоводец – капудан-паша Хуссейн (Гуссейн) решил, воспользовавшись выгодным наветренным положением, обойти корабли русского авангарда и уничтожить их.

Ушаков приказал построить линию из кораблей и фрегатов, оставив легкие суда под ветром. Прозорливый русский контр-адмирал разгадал замысел турецкого адмирала и, выделив из общего линейного строя эскадры резерв в 6 фрегатов, заранее направил их на поддержку своего авангарда под командованием капитана бригадирского ранга Г.К. Голенкина. Хуссейн поместил в линию только линейные корабли; вторую его линию составили фрегаты и легкие суда. Турки, используя наветренное положение, атаковали и направили основные усилия против русского авангарда. Хуссейн пытался поставить его в два огня. Пока корабли Голенкина успешно отбивали натиск турок, русские корабли, вышедшие из линии и сократившие интервалы между собой, спешили на помощь авангарду, чтобы в свою очередь поставить в два огня неприятеля. Так флагман очень оригинально решил проблему резерва. Остальным кораблям он приказал сосредоточить огонь на неприятельском авангарде.

Линейные корабли сомкнули линию, после чего контр-адмирал повел кордебаталию на сближение с неприятелем. В 3 часа дня ветер изменился, и русская эскадра получила возможность сблизиться с неприятельскими кораблями на дальность картечного выстрела. Примечательно, что русские пушкари оказались на голову выше орудийных расчетов османов. Турецкие корабли один за другим выходили из боя с большими разрушениями в корпусе и парусной оснастке.

Капудан-паша пытался защитить поврежденные корабли, пройдя на флагманском судне вдоль всей русской линии, но и сам серьезно пострадал. Сражение продолжалось до 17 часов. Ушаков, оказавшись на ветре у противника, приказал кораблям выстроиться за ним в линию, не соблюдая своих мест, нарушая догмы линейной тактики. Контр-адмирал сократил время маневра и сам возглавил боевую линию. Быстрое построение русских заставило турок растянуть линию, прикрывая поврежденные корабли, что могло вызвать еще большее поражение. В такой ситуации капудан-паша решил не испытывать судьбу и в темноте бежал. Корабли турок благодаря своим корпусам, обшитым медными листами, ушли на большой скорости.

Снова контр-адмирал Ушаков применил новый тактический прием, создав из 6 фрегатов самостоятельную резервную группу. Преследование противника велось без соблюдения установленных мест в строю эскадры и с выходом флагманского корабля «Рождество Христово» в ее голову.

Хотя турецкий флот и не потерял ни одного корабля, но он получил большие разрушения от артиллерийского огня русских. Значительными оказались потери среди турецких экипажей и десантников, которые так и не высадились на берега Крымского полуострова. На русских кораблях убито и ранено оказалось 29 человек. Задача – не допустить турок на берега Тавриды – была выполнена.

Победа у Керченского пролива положила основу славы Ушакова и впервые продемонстрировала его тактику, за что флотоводца наградили орденом Святого Владимира 2-й степени.

28 августа 1790 года произошло морское сражение у острова Тендра, где русская эскадра, вышедшая из Севастополя, обнаружила турецкий флот, стоявший на якоре. Русские корабли двигались в походном порядке в три колонны. Контр-адмирал Ушаков в своей решительной манере приказал начать атаку противника без промедления, выстраиваясь в линию баталии на полном ходу. Он вновь создал резерв из фрегатов и вновь начал сражение с дистанции картечного выстрела.

Через несколько часов морского сражения турецкая эскадра того же самого капудан-паши Хуссейна под мощным огнем русской артиллерии начала уклоняться под ветер и приходить в расстройство. Флагманский корабль Ушакова «Рождество Христово» вел бой одновременно с тремя линейными турецкими кораблями. Когда вражеский флот обратился в бегство, русские преследовали его до наступления темноты и после этого встали на якорь.

Наутро, когда выяснилось, что турецкая эскадра стоит на якорях поблизости, морское сражение возобновилось. В итоге турецкие корабли вновь обратились в спасительное бегство, используя свое преимущество в скорости. 66-пушечный линейный корабль «Мелеки Бахри» спустил свой флаг и сдался, а 74-пушечный «Капудание» – флагманский корабль Сеид-бея – загорелся и взорвался.

За эту очередную победу императрица Екатерина II пожаловала Ушакову орден Святого Георгия сразу 2-й степени и 500 душ крепостных крестьян в Могилевской губернии.

После сражения у Тендры эскадра Ушакова прикрывала устье Дуная от возможных действий турецкого флота, ибо в это время русские войска под командованием генерал-аншефа А.В. Суворова готовились к штурму Измаила. В те дни пришло известие, что по повелению султана казнен бывший капудан-паша Хуссейн, который проиграл Ушак-паше – так турки окрестили Ушакова – морское сражение у Керченского пролива.

Явно проигрывая России войну на суше, Турция все-таки решила взять реванш на море. Со всех концов Оттоманской империи к Стамбулу были стянуты военные корабли. Для командования флотом был приглашен алжирский паша Саид-Али. Вскоре мощный турецкий флот – 18 линейных кораблей, 17 фрегатов и 43 более малых судна – появился у Румелийских (болгарских) берегов и бросил якорь у мыса Калиакрия. В связи с празднованием мусульманского праздника часть турецких экипажей была отпущена на берег.

31 июля 1791 года, когда между воюющими сторонами начались переговоры о перемирии, о чем Ушаков не знал, русская эскадра в составе 16 линейных кораблей, 2 фрегатов, 2 бомбардирских кораблей и 19 вспомогательных судов обнаружила неприятельский флот, стоявший у Калиакрии. Стремясь выиграть время, занять выгодное наветренное положение и захватить турок врасплох, Ушаков и здесь не стал действовать шаблонно – он не стал перестраивать эскадру в принятый тогда боевой порядок – кильватерную колонну. Русские корабли под огнем неприятельских береговых батарей в походном строю из трех колонн прошли между берегом и стоявшим на якоре турецким флотом. Турецкие корабли, обрубая якоря, стали в беспорядке выстраиваться под огнем русской эскадры в боевую линию. Так началось морское сражение у мыса Калиакрия.

Русский флагманский корабль «Рождество Христово» атаковал флагманский корабль паши Саид-Али и заставил его выйти из боя. Вскоре после этого турецкий флот обратился в бегство. Эта трудная победа у Румелийских берегов ускорила заключение Ясского мирного договора 1791 года.

После завершения Русско-турецкой войны Ушаков продолжает командовать Черноморским флотом, много времени и сил отдавая его боевой подготовке. В 1793 году он становится вице-адмиралом.

Позже, когда Россия вступила в антифранцузскую коалицию совместно с Оттоманской Портой, которая теперь стала ее союзницей, вице-адмиралу Ушакову было поручено возглавить Средиземноморскую экспедицию 1798—1800 годов.

В середине августа 1798 года Ушаков, имея под своим флагом 6 линейных кораблей, 7 фрегатов и 3 авизо – судов для разведки и посылок, взял курс из Севастополя в Стамбул. На кораблях в качестве морского десанта находилось 1700 солдат черноморских гарнизонов и 35 гардемарин Николаевского флотского училища. В Стамбуле султан передал под командование русского флотоводца турецкую эскадру адмирала Кадыр-бея – 4 линейных корабля, 6 фрегатов, 4 корвета и 14 канонерских лодок. С этими силами Ушаков начал боевые действия против французских морских и сухопутных сил у греческих берегов, имея целью освобождение семи Ионических островов – Цериго, Занте, Кефалонию, Итаку, Святого Мавры, Паксо и Корфу. Кроме того, русскому вице-адмиралу было поручено установить контакты с командующим английской эскадрой в Средиземном море вице-адмиралом Горацио Нельсоном для совместных действий против французов.

Русский морской десант за шесть недель занял острова Цериго, Занте, Кефалонию и Святого Мавры, где греческое население приветствовало своих освободителей. После этого Ушаков приступил к самой крупной операции Средиземноморской экспедиции – овладению островом Корфу и одноименной крепостью.

Остров Корфу считался ключом к Адриатике. Венецианцы возвели здесь мощную крепость, состоявшую из Новой крепости с тремя передовыми фортами и Старой крепости – цитадели. Французы, захватившие Корфу, укрепили его артиллерией из 650 орудий и 3-тысячным гарнизоном. На острове располагалось и главное командование французских войск: генеральный комиссар республики Дюбуа и губернатор Ионических островов дивизионный генерал Шабо. С моря главную крепость прикрывали два острова – Лазаретто и Видо. На последнем в укреплениях находилось пять больших батарей и 500 солдат. Под стенами крепости стояла французская эскадра: 1 линейный корабль, 1 фрегат, 1 бомбардирский корабль и несколько других судов.

Первоначально Ушаков блокировал крепость Корфу с моря. Для штурма мощной крепости русских морских пехотинцев явно не хватало, поэтому командующий эскадрой приказал провести учения с корабельными экипажами, чтобы они могли воевать на суше. В сражении согласилось участвовать 2000 вооруженных повстанцев – жителей острова. После настойчивых переговоров с союзниками-турками удалось добиться, чтобы они прислали 4250 воинов-албанцев, составлявших всего лишь треть обещанных в Стамбуле десантных войск. В большом количестве изготовлялись штурмовые лестницы. Вице-адмирал Ушаков сам разработал 130 условных сигналов флагами для управления флотом во время штурма крепости с моря.

Русские десантники, высадившись на острове, возвели две артиллерийские батареи против фортов Новой крепости. За день до штурма Ушаков издал приказ, согласно которому с началом штурма сухопутным войскам надлежало брать приступом передовые французские укрепления, а флоту предписывалось атаковать крепость Видо. Ушаков считал ее ключом к главной крепости – Корфу.

Штурм Корфу начался 18 февраля 1799 года в 7 часов утра. К этому времени корабельная артиллерия подавила огонь двух французских батарей, и на острове Видо высадился 2-тысячный десант. На Видо в плен сдались его комендант, бригадный генерал Пиврон, а также 422 солдата и офицера островного гарнизона.

Одновременно со штурмом острова Видо начался приступ крепости Корфу. Десантные войска при огневой поддержке корабельной артиллерии успешно овладели передовыми фортами Новой крепости, а в нескольких местах – самой крепостной стеной. К вечеру французы поняли, что их дальнейшее сопротивление бессмысленно, и гарнизонное командование через парламентеров запросило перемирия. На российском адмиральском корабле «Святой Павел» начались переговоры о капитуляции.

20 февраля французская крепость Корфу капитулировала. В плен сдался 2931 человек. В качестве трофеев было взято 16 различных кораблей и судов, около 630 орудий, различное военное имущество. Потери союзников составили около 300 убитых и раненых. Штурм Корфу вошел в историю как образец взаимодействия флота и морского десанта.

За штурм Корфу Федор Федорович Ушаков был произведен в адмиралы, а турецкий султан наградил его бриллиантовым челенгом – пером – и собольей шубой. После освобождения Ионических островов эскадра Ушакова помогала русским войскам генерал-фельдмаршала А.В. Суворова, сражавшимся с французскими войсками в Северной Италии. На Средиземном море были нарушены коммуникации противника, блокированы порты Генуя и Анкона. Русские десантные войска участвовали в освобождении от французов Неаполя и Рима.

Во время Средиземноморской экспедиции адмирал Ф.Ф. Ушаков проявил себя искусным политиком и дипломатом. Местное население относилось к нему как к своему освободителю. При его участии была образована греческая Республика Семи Островов, избран «Большой Совет», или «Греческий Сенат». На каждом из Ионических островов были учреждены свои Советы, магистраты, полиция, казначейство и суд. Введение нового правления было одобрено большинством островитян.

26 сентября 1800 года русская эскадра вернулась в родной Севастополь. Император Александр I, недовольный «республиканскими» взглядами Ушакова, через два года назначил его на второстепенную адмиральскую должность главного командира балтийского гребного флота и начальника учебных команд в Санкт-Петербурге.

С тех пор флотоводческий талант Ушакова больше не был востребован.

ИЗМЕНА В ВЕСТ-ПОЙНТЕ

(По материалам Е.Б. Черняка.)

Во времена войны за независимость американских колоний Джордж Вашингтон, главнокомандующий войсками американских колонистов, сражавшихся против Англии, отлично понимал значение разведки. Еще в юношеские годы, участвуя волонтером в англо-французской войне, он стал свидетелем поражения, которое 13 июля 1755 года потерпели английские войска под командованием генерала Брэддока около форта Дюкена на том самом месте, где впоследствии возник город Питтсбург. Причина поражения была банальной – Брэддок просто не имел понятия о силах французов, оборонявших форт.

Прошло двадцать лет, и Вашингтон стал во главе войск колонистов. Он сразу же предпринял попытку создать собственную разведывательную службу. Первым из его разведчиков был, очевидно, знаменитый Натан Хейл, которого англичане поймали и казнили в сентябре 1776 года. Хотя имя Натана Хейла уже стало легендарным, почти ничего не известно ни о цели переброски его в тыл врага, ни о том, чего ему удалось достигнуть.

Усовершенствовать разведывательную службу колонистов Вашингтон поручил майору Бенджамину Толмеджу (Джону Баттому), который отобрал нескольких лично знакомых ему людей в Нью-Йорке и других районах, занятых тогда английскими войсками. Обычно агенты, действовавшие в одной местности, были старыми друзьями – таким образом Толмедж надеялся наладить сотрудничество своих людей и получить уверенность, что в случае ареста и гибели одного из них все остальные будут с удвоенным рвением продолжать работу, чтобы отомстить за друга. Первые агенты Толмеджа учились вместе с ним в Йельском университете. Хотя это были лица, ранее совершенно незнакомые с разведкой, большинство из них сумело быстро освоиться со своей новой деятельностью. Все они имели конспиративные имена, и никто даже в американском лагере, помимо майора, не знал их подлинных фамилий.

Наиболее успешно действовал Роберт Таунсенд из Нью-Йорка, фигурировавший под именем Самуэля Калпера-младшего. Он организовал торговую фирму по доставке продуктов в Нью-Йорк от фермеров окрестных районов. Помещение, которое занимала его фирма, было все время полно покупателями, в том числе английскими военными и их женами. В разговорах, которые никто не думал держать в секрете, проскальзывало немало полезной военной информации. Таунсенд ее записывал и пересылал в штаб Вашингтона. Два других разведчика – Авраам Вудхал (Самуэль Калпер-старший) и Остин Рой соответственно выполняли роли «почтового ящика» и курьера. Рой, живший в Нью-Йорке под видом служащего фирмы Калпера, доставлял донесения Вудхалу, который обосновался за городом. Получив информацию, Вудхал спешил развесить на веревках в определенном месте и заранее условленным образом нижнее белье. Это было сигналом, что все в порядке, и второй курьер Брюстер, лодочник по профессии, переправлял собранные сведения Толмеджу или одному из его доверенных лиц.

Нуждавшийся в информации, поступавшей от Таунсенда и его друзей, Вашингтон специально приказал, чтобы ее передавали ему немедленно после получения. Толмедж лишь один раз отчасти нарушил этот приказ. Майор не вручил генералу Вашингтону, как это имел привычку делать, нераспечатанным очередное послание от Самуэля Калпера-младшего, а сам прочел его и даже задержал на какой-нибудь час. Из-за этой незначительной задержки произошли события, имевшие чрезвычайное значение для армии колонистов.

В занятом английскими войсками городке, где родился Роберт Таунсенд, ему принадлежал дом, который находился на попечении его сестры Сары. В этом доме поселились английские офицеры, в том числе полковник Симко. Сара Таунсенд знала о том, что ее брат стал разведчиком армии колонистов, и пыталась оказать ему всю возможную помощь. Делая вид, что руководит слугами, которые подавали обед английским офицерам, Сара старалась ничего не пропустить из того, о чем говорилось за столом.

В один из вечеров в конце августа 1780 года полковник Симко беседовал с недавно прибывшим знакомым. Это был майор Андре, натурализовавшийся в Англии сын швейцарского купца. Поступив в английскую армию, Андре быстро продвинулся по службе. Сейчас он был уже генеральным адъютантом британских экспедиционных войск в Северной Америке и доверенным лицом генерала Клинтона. Все это побудило Сару Таунсенд с особым вниманием прислушиваться к беседе двух офицеров, которая, впрочем, не содержала ничего особенно важного. Однако, когда ужин был еще далеко не кончен, произошел странный случай. Было доставлено письмо на имя Джона Андерсона. Сара, естественно, спросила Симко, не знает ли он кого-либо, кто носит это имя.

Андре неожиданно заявил, что ему это известно, и спрятал письмо в карман. И что еще более странно – внимательный глаз хозяйки скоро заметил, что Андре никому не передал это письмо, а сам вскрыл и прочел его. Это происходило, когда офицеры пили кофе и вели разговоры об американской крепости и главном военном складе Вест-Пойнте.

Сара Таунсенд попросила одного из квартировавших в ее доме офицеров, капитана Даниеля Юнга, переслать в Нью-Йорк со своим ординарцем пакет в фирму, поставлявшую продукты питания. Галантный капитан, конечно, не мог отказать в исполнении такой просьбы красивой девушке, тем более что продовольствие было нужно Саре, чтобы кормить полковника Симко и его офицеров. Сара Таунсенд передала солдату запечатанный пакет. Подразумевалось, что в нем содержался перечень необходимых продуктов… Сразу же после получения письма сестры Роберт Таунсенд направил его обычным путем Толмеджу.

Однако за полчаса до того, как оно достигло начальника разведки, майор получил другое письмо. Оно было подписано командиром Вест-Пойнта генералом Бенедиктом Арнольдом. Он сообщал, что, вероятно, к нему должен прибыть его близкий друг Джон Андерсон, который не знаком с местностью. Начальник Вест-Пойнта очень просил послать для сопровождения мистера Андерсона нескольких драгун.

Военный губернатор Пенсильвании, генерал Арнольд серьезно разругался с властями – исполнительным советом штата. Местные политиканы не без основания обвиняли генерала в нечистоплотных коммерческих сделках, в частности, в том, что он использовал для личного обогащения армейские подводы. Генерал считал, что ему помешали вести выгодные торговые операции. Арнольд подал в отставку, – его не удерживали. Разбором дела занялся Континентальный конгресс. По вынесенному решению Арнольду было выражено лишь «неудовольствие» конгресса. Главнокомандующий войсками колонистов генерал Вашингтон учредил военно-полевой суд для рассмотрения обвинений Арнольда в совершении воинских преступлений. В январе 1780 года суд признал Арнольда виновным в «неблагоразумных действиях» и присудил его к общественному выговору со стороны Вашингтона. Главнокомандующий объявил этот выговор в достаточно мягких тонах и закончил его выражением уверенности, что Арнольд снова проявит таланты командира на поле сражения, для чего ему будет предоставлена возможность, и опять завоюет уважение своей родной страны. Арнольд нисколько не был смягчен этими словами, тем более что конгресс отказался выплатить следуемое ему жалованье за прошлые годы, а настойчивость кредиторов быстро возрастала.

А в оккупированном Нью-Йорке, где располагался штаб британского главнокомандующего генерала Клинтона, внимательно наблюдали за «делом Арнольда». Сэр Генри Клинтон даже регулярно сообщал о нем в Лондон.

В обстановке, сложившейся в 1780 году, Клинтон не мог ожидать подкреплений из Англии, которая вела войну против нескольких сильных противников; тем больше надежд сэр Генри возлагал на свою секретную службу. А что могло быть лучше, чем привлечь на английскую сторону одного из наиболее известных американских генералов. Пока тучный брюзгливый Клинтон еще только размышлял об этом, его 27-летний энергичный начальник разведки майор Андре уже составил план действий. Молодой майор был светским человеком, считался дамским угодником и имел склонность к постановке любительских спектаклей. В месяцы, когда английские войска занимали временную столицу колонистов – Филадельфию, Андре познакомился с красивой актрисой Пегги Шиппен, на которой вскоре после того женился рано овдовевший генерал Арнольд. Майор продолжал поддерживать переписку с новой миссис Арнольд – это был один из возможных способов установления контактов с отставным генералом. Можно было для этой цели использовать многочисленных британских шпионов, вроде Меткалфа Браулера – спикера законодательного собрания штата Род-Айленд и священника Даниэля Хаттвела. Прихожане, позднее узнавшие о таком совмещении обязанностей их духовным пастырем, весьма неделикатно бросили его в реку. Имелись опытные курьеры и «почтовые ящики», вроде Филиппа Скина и Биверли Робинзона. Впрочем, если Андре опередил в своих действиях приказы Клинтона, Арнольд успел опередить самого майора.

В Филадельфии на Фронт-стрит имелся небольшой магазин стеклянных и фарфоровых изделий, принадлежавший некоему Джону Стенсбери. Не было секретом, что этот купец был тори – сторонником подчинения бывшей метрополии. Но Арнольд знал больше: лавочник являлся одним из британских резидентов в городе. Арнольд, разумеется, под строжайшим секретом сообщил Стенсбери о своем намерении перейти на сторону англичан. Для передачи этого сообщения Стенсбери тайно отправился в Нью-Йорк и поспешил передать Андре важную новость. Обрадованный майор сразу же положительно ответил на вопросы Арнольда: да, англичане собираются воевать до победного конца и готовы щедро вознаградить тех, кто окажет им важные услуги, – вознаградить за потери, которые понесут эти люди ради службы британской короне. Что же касается лично Арнольда, то ему целесообразнее пока оставаться в лагере колонистов и снабжать британское командование нужной информацией. Стенсбери привез и перечень того, что особенно интересовало штаб Клинтона: кого из влиятельных политиков можно перетянуть на сторону англичан, содержание дипломатической корреспонденции конгресса, дислокация армии, подготовка резервов, возможные пути и способы нанесения ударов английскими войсками, местонахождение военных складов и многое другое. Переписку с Андре было решено вести через Стенсбери. Письма предполагалось писать невидимыми чернилами и шифровать, причем ключом к коду должно было служить знаменитое сочинение английского юриста Блекстона «Комментарии к законам Англии». Первая цифра означала страницу, вторая – строку и, наконец, третья – слово в этой строке.

Было решено, что Андре будет продолжать внешне вполне невинную переписку с Пегги Арнольд, в которую можно было, как бы невзначай, включить нужные указания и информацию. По совету британского разведчика в «почтовый ящик» была превращена ничего не подозревавшая подруга миссис Арнольд, некая Пегги Чью. Пегги Арнольд и Андре посылали письма на адрес Пегги Чью, а та уже отправляла по назначению эти, как она считала, послания двух романтических влюбленных. Позднее наряду со Стенсбери майор Андре стал использовать и других курьеров, когда нужно было спешно получить информацию от Арнольда. В ответ шли обещания удовлетворить честолюбивые планы и растущие денежные притязания генерала, особенно если бы ему удалось перейти к англичанам, уведя с собой значительный отряд солдат. Шифрованная переписка все время содержала переговоры о размерах финансовой компенсации за предательство.

Войдя во вкус продажи государственных секретов, Арнольд все время мучился сознанием, что может продешевить. Возникала у него и мысль, является ли сэр Генри Клинтон наиболее выгодным и щедрым клиентом, не стоит ли поискать другого, не порывая связи и с первым. Обуреваемый алчностью, Арнольд предложил свои услуги – в обмен на уплату долгов – не кому иному, как посланнику Франции – главного противника Великобритании, однако натолкнулся на вежливый отказ. У Франции, союзника Америки, не было особой нужды покупать втридорога сведения, которыми мог располагать отставной генерал.

Наконец решение Арнольдом было принято – постараться получить важный командный пост и после этого склонить на сторону англичан вверенные ему войска. Вашингтон согласился снова принять на службу Арнольда, хотя был очень удивлен его просьбой о назначении комендантом Вест-Пойнта – важного укрепления, где были сосредоточены крупные интендантские склады. Ведь этот пост давал мало надежды отличиться в бою и восстановить репутацию, к чему, как предполагал Вашингтон, стремился Арнольд. Но у того были совсем другие планы.

3 августа 1780 года зачисленный снова в ряды армии генерал-майор Арнольд был назначен комендантом Вест-Пойнта. Он поспешил потребовать жалованье – в том числе за прошлые годы – и одновременно тайно известил Клинтона, что готов продать Вест-Пойнт за 20 000 фунтов стерлингов. Правда, осуществить такую крупную «негоциацию» сразу было нельзя, требовалась подготовка. Поэтому вначале Арнольд решил поторговать другими товарами. Он попросил командира французских волонтеров генерала Лафайета и своего предшественника по Вест-Пойнту генерала Гоу сообщить ему имена американских разведчиков, действующих в тылу англичан. Лафайет и Гоу благоразумно отказались удовлетворить эту просьбу. Все же Арнольд раздобыл список шпионов-двойников и отослал его Андре. Переписка, однако, была налажена скверно. Нетерпеливому и раздражительному Арнольду приходилось самому изыскивать курьеров и подолгу тщетно дожидаться ответа. Наконец в сентябре майор Андре решил самолично явиться для окончательных переговоров с комендантом Вест-Пойнта.

…Письмо Арнольда не могло вызвать никакого подозрения у майора Толмеджа, но только до тех пор, пока он не получил донесения Таунсенда из Нью-Йорка. По какой-то случайности начальник разведки вскрыл этот пакет, прежде чем нести его главнокомандующему. Толмеджа поразило, что во второй раз на протяжении часа ему приходилось читать о том же Джоне Андерсоне, который, оказывается, был не кем иным, как английским майором Джоном Андре – начальником британской секретной службы в Америке. Само собой разумеется, возникал вопрос: зачем понадобилось британскому офицеру под вымышленным именем отправляться к командиру Вест-Пойнта, а генералу Арнольду проявлять такую озабоченность о безопасности этого тайного агента английского командования? Толмедж приказал задержать и допросить Андерсона.

Майор Андре избрал другую дорогу. Он не очень доверял Арнольду и вообще был недоволен порученной ему миссией. Поэтому он не отправился сушей, как это советовал командир Вест-Пойнта, а добрался до места назначения по реке Гудзон на британском шлюпе «Хищник».

Переговоры майора с заломившим чрезмерную цену предателем продолжались до утра, когда их беседу прервала артиллерийская канонада: американская батарея стала обстреливать обнаруженный утром английский корабль, который должен был спешно убраться.

Посланцу генерала Клинтона пришлось переодеться в гражданское платье и вместе с проводником, которого ему предоставил Арнольд, двинуться по суше в обратный путь. За несколько миль от расположения английских войск проводник отказался идти дальше.

Андре пошел один и вскоре очутился среди солдат, одетых в британские мундиры. Он на всякий случай спросил, кто они. Последовала короткая пауза, после чего один из солдат сказал, что они из английского военного лагеря. Майор тогда сразу же объяснил, что он английский офицер из штаба генерала Клинтона. Его подлинная фамилия выгравирована на задней стенке его часов, а путешествует он под именем Джона Андерсона, причем паспорт на это имя был ему выдан генералом мятежников по фамилии Арнольд. Начальник небольшой группы английских солдат внимательно выслушал объяснения Андре, и, когда он для подтверждения своих слов показал часы со своей фамилией, его немедля арестовали. Андре наткнулся на американских ополченцев, которые нашли британские мундиры на ферме, поспешно покинутой противником. Быстро сообразив, что произошло, Андре попытался переиграть игру. Он со смехом объявил, что является американским офицером и старался проверить бдительность солдат, а часы он просто взял с трупа убитого англичанина. Однако воины революционной армии оказались более сообразительными, чем считал английский майор. Они обыскали своего пленника и нашли обличающие документы, которые Андре запрятал в сапоги. Тщетной оказалась и попытка майора подкупить солдат крупной денежной суммой. Они доставили его к своему начальнику подполковнику Джемсону.

В то же утро генерал Арнольд и его жена принимали за завтраком штабных офицеров. Вскоре должен был приехать и сам главнокомандующий. Неожиданно принесли пакет: подполковник Джемсон не был в курсе планов Толмеджа и послал курьера информировать генерала Арнольда об аресте Андерсона. Арнольд извинился перед присутствовавшими и покинул их на минуту, попросив жену следовать за ним. Сообщив ей, как обстоят дела, и более не обращая внимания на упавшую в обморок женщину, он сел на коня и вскоре уже был в расположении английских войск.

Арнольд получил чин английского генерала и «отличился» потом жестокими расправами с мирным населением. В качестве возмещения понесенных им имущественных потерь английское правительство выдало ему несколько тысяч фунтов стерлингов, которые послужили основой для его выгодных торговых операций. Умер он в 1801 году в Лондоне богатым человеком, заслужив презрение и ненависть народа, которому изменил.

Напрасно англичане уверяли, что майор Андре явился по приглашению американского командования в лице генерала Арнольда и поэтому в соответствии с международным правом его следует рассматривать как парламентера и немедленно отпустить на свободу. Все попытки генерала Клинтона спасти своего начальника разведки оказались тщетными, и Андре был по приговору суда повешен в октябре 1780 года.

0

6

КАК НАПОЛЕОН ПРОИГРАЛ «БИТВУ НАРОДОВ»

Российский император Александр I считал, что мало отомстить Наполеону за поражения и унижения предыдущих лет одним изгнанием из пределов России. Царю нужна была полная победа над врагом. В этот момент Россия, Пруссия, Швеция и Англия объединились в шестую коалицию, чтобы покончить с наполеоновским захватом Европы. И Александр I мечтал возглавить коалицию и стать ее вождем.

27 февраля 1813 года главные силы русской армии вошли в Берлин. Через неделю пал Дрезден. В скором времени совместными усилиями русских и прусских ополченцев территория средней Германии была очищена от французов.

Тем временем первые крупные сражения между союзниками и Наполеоном у Люцена (2 мая) и Бауцена (20–21 мая) закончились победой французов. Позже было заключено перемирие, которое в августе прервал сам Наполеон, набравший войск продолжить борьбу. Это обстоятельство заставило Австрию, прежде не примыкавшую к врагам императора, 12 августа объявить ему войну и стать на сторону шестой коалиции.

Но это ничуть не помешало блистательному полководцу Наполеону 27 августа 1813 года одержать победу под Дрезденом. Союзники были разбиты и стали беспорядочно отступать. Их потери оказались в три раза больше французских. Был смертельно ранен французский генерал Моро, советник при штабе войск антифранцузской коалиции, который, став противником Наполеона, эмигрировал из Франции еще в 1804 году.

Среди союзных монархов началась паника, навеянная призраком нового Аустерлица. Однако удача вновь отвернулась от Бонапарта.

Через два дня в районе Кульма произошло другое сражение с участием 32 000 французов под командованием генерала Вандама и 45 000 австрийцев и русских, а также небольшого прусского отряда под командованием князя Шварценберга, отступавшего после поражения при Дрездене. Пытаясь остановить преследование, пруссаки заняли Кульм, откуда Вандам вскоре выбил их. Однако на следующий день, не получив ожидавшихся подкреплений, Вандам вынужден был перейти к обороне и, атакованный с фронта австрийцами и русскими, а с тыла – пруссаками, был наголову разгромлен, потеряв 6000 человек убитыми, 7000 пленными и 48 орудий. Сам он при этом был ранен и попал в плен. Войска союзников потеряли около 6000 человек.

После этого союзники снова воспрянули духом и стали под Лейпцигом сосредоточивать силы для решительной схватки.

16 октября 1813 года на равнине у города Лейпцига началась одна из величайших битв эпохи наполеоновских войн, вошедшая в историю под названием «битва народов».

По разным источникам, к началу битвы Наполеон имел от 155 до 175 тысяч человек и 717 орудий, союзники – около 200 000 человек и 893 орудия.

Сражение началось в 10 часов утра канонадой союзных батарей и наступлением союзников на селение Вахау (Вашау). На этом направлении Наполеон сосредоточил несколько крупных батарей и силы пехоты, которые отбили все атаки союзников. В это время центр Богемской армии пытался пересечь реку Плейсу, чтобы ударить в обход левого фланга французов. Однако противоположный берег реки был весь усеян орудиями и французскими стрелками, которые метким огнем вынуждали союзные войска к отступлению.

Первую половину дня на всех участках сражения битва шла с переменным успехом. В некоторых местах союзникам удавалось захватить несколько участков обороны противника, но французы, напрягая силы, переходили в контратаки и отбрасывали неприятеля на исходные позиции. На первом этапе боя союзникам не удалось сломать мужественное сопротивление французов и добиться где-либо решительного успеха. Более того, умело организовав оборону своих позиций, Наполеон к 15 часам дня подготовил плацдарм для решительного наступления и прорыва союзного центра.

Первоначально скрытые от глаз неприятеля 160 орудий по приказу генерала А. Друо обрушили ураганный огонь на место прорыва. Ровно в 15 часов началась массированная атака пехоты и кавалерии. Против 100 эскадронов французского маршала Мюрата выстроились в каре несколько батальонов принца Е. Вюртембергского, ослабленные канонадой Друо, и открыли картечный огонь. Однако французские кирасиры и драгуны, при поддержке пехоты, смяли русско-прусскую линию, опрокинули гвардейскую кавалерийскую дивизию и прорвали центр союзников. Преследуя бегущих, они оказались в 800 шагах от ставки союзных государей. Этот ошеломляющий успех убедил Наполеона в том, что победа уже у него в руках. Властям Лейпцига было приказано звонить во все колокола в честь триумфа. Но битва продолжалась.

Александр I, раньше других поняв, что в битве наступил критический момент, приказал послать в бой батарею И.О. Сухозанета, русскую дивизию Н.Н. Раевского и прусскую бригаду Ф. Клейста. До подхода подкреплений неприятеля сдерживала рота русской артиллерии и лейб-казаки из конвоя Александра.

Из своей ставки на холме у Тонберга Наполеон наблюдал, как пришли в движение резервы союзников, как свежие кавалерийские дивизии остановили Мюрата, закрыли брешь в союзных позициях и вырвали, по сути дела, из рук Наполеона уже торжествуемую им победу. Полный решимости одержать верх любой ценой до подхода войск Бернадота и Беннигсена, Наполеон отдал приказ пустить на ослабленный центр союзников силы пешей и конной гвардии.

Как вдруг неожиданно мощная атака австрийцев, находившихся под командованием князя Шварценберга, на правый фланг французов изменила его планы и заставила послать часть гвардии на помощь польскому князю Юзефу Понятовскому, который с трудом сдерживал австрийские удары. После упорного боя австрийцы были отброшены, а австрийский генерал граф М. Мервельд попал в плен.

В тот же день, на другом участке битвы, прусский генерал фон Блюхер атаковал войска маршала Мармона, который с 24 тысячами солдат сдерживал его натиск. Деревни Мекерн и Видерич в течение боя неоднократно переходили из рук в руки. Одна из последних атак показала мужество прусаков. Генерал Горн повел свою бригаду в бой, отдав ей приказ не стрелять. Под барабанный бой пруссаки шли в штыковую атаку, а генерал Горн с бранденбургскими гусарами врубился во французские колонны.

Французские генералы признавались позже, что они редко видели проявления столь неудержимой отваги, которую показали пруссаки. Когда первый день сражения закончился, солдаты Блюхера делали себе заслоны из трупов убитых, полные решимости не отдавать французам захваченных территорий.

Первый день битвы не выявил победителей, хотя потери с обеих сторон были огромны: около 60–70 тысяч человек!

В ночь с 16 на 17 октября к Лейпцигу подошли свежие силы наследника шведского престола Бернадота и Беннигсена. Теперь силы союзников имели двойное численное преимущество над силами Наполеона.

Весь день 17 октября обе стороны убирали раненых и хоронили убитых.

Воспользовавшись затишьем, Наполеон наконец осознал невозможность одержать верх над численно превосходящим противником. Вызвав к себе пленного генерала Мервельда, Наполеон отпустил его с просьбой передать союзникам предложение мира. Однако ответа не последовало. Тогда к ночи 17 октября Наполеон приказал стянуть свои войска ближе к Лейпцигу.

В 8 часов утра 18 октября союзники начали наступление. Французы дрались отчаянно, окружающие город деревеньки переходили из рук в руки по несколько раз, приходилось штурмовать или защищать каждый дом, каждую улицу, каждую пядь земли. На левом фланге французов русские солдаты графа А.Ф. Ланжерона неоднократно штурмовали деревню Шельфельд, дома и кладбище которой, обнесенные каменной стеной, были прекрасно приспособлены к обороне. Дважды отброшенный Ланжерон в третий раз повел своих солдат в штыки и после страшной рукопашной схватки овладел селением. Однако посланные маршалом Мармоном против него резервы выбили русских с занятой позиции. Особенно жестокая схватка кипела у местечка Пробстейд (Пробстгейт), в центре французской позиции. Корпуса генерала Клейста и генерала Горчакова к 15 часам ворвались в деревню и начали штурмовать укрепленные дома. Тогда Бонапарт бросил в дело Старую Гвардию и сам повел ее в бой.

Французам удалось выбить союзников из Пробстейда и двинуться в атаку на главные силы австрийцев. Под ударами гвардии неприятельские линии были готовы разорваться, как вдруг, в самый разгар битвы, вся саксонская армия, сражавшаяся в рядах наполеоновских войск, перешла на сторону союзников. Такого никто не ожидал. Для Наполеона это был ужасный удар.

Бой продолжался до сумерек. Еще до ночи французам удалось удержать в своих руках все ключевые позиции обороны. Наполеон понимал, что еще один день он не выстоит, и поэтому в ночь с 18 на 19 октября отдал приказ к отступлению. Измученная армия французов стала отходить за реку Эльстер.

На рассвете, узнав, что неприятель очистил поле битвы, союзники двинулись на Лейпциг. Город защищали солдаты Понятовского и Макдональда, в стенах были проделаны бойницы, на улицах, в садах и кустарниках занимали позиции стрелки и расставлены орудия. Каждый шаг вперед стоил союзникам немалой крови. Приступ был жесток и страшен. Лишь к середине дня удалось захватить предместья, выбив оттуда французов штыковыми атаками.

Когда французы отходили из города по единственному оставшемуся мосту через Эльстер, он взлетел на воздух. Как оказалось, мост взорвали по ошибке охранявшие его французские солдаты. Увидев прорвавшийся к мосту передовой отряд русских, они в панике подожгли запальные фитили. К тому времени половина армии еще не успела перейти реку.

В начавшейся панике и сумятице солдаты отказывались подчиняться приказам, некоторые бросались в воду и пытались переплыть реку, но либо тонули, либо погибали от неприятельских пуль. Поляк Понятовский, накануне получивший маршальский жезл, пытаясь организовать атаку и отступление, был дважды ранен, бросился на коне в воду и утонул. Его напарнику Макдональду удалось все же выбраться на другой берег.

Ворвавшиеся в город союзники добивали расстроенную армию, убивали, резали, брали в плен… На этом кровавая «битва народов» закончилась.

За три дня Наполеон потерял около 80 000 человек, 325 орудий и 500 фургонов. 11 000 французов были взяты в плен. В армии союзников убитых оказалось свыше 45 000 человек. Великая армия Бонапарта была разбита, его вторая кампания кряду окончилась неудачей. Теперь он был вынужден отступить и отвести свои войска на другой берег Рейна, убравшись за границы Франции.

Это сражение могло бы вообще поставить точку в истории наполеоновских войн, если бы союзники, одерживая победу, не дали бы Наполеону ускользнуть из западни. А ведь они имели такую возможность, если бы действовали более согласованно.

Вскоре вся Германия восстала против завоевателей.

Империя Наполеона продолжала рушиться у него на глазах, распадалось сообщество стран и народов, спаянное железом и кровью.

ТАЙНЫЕ АГЕНТЫ БОНАПАРТА

(По материалам Е.Б. Черняка.)

Бонапарт выигрывал не только на полях сражений. Он всегда постоянно реорганизовал свою разведку еще во время итальянской кампании 1796—1797 годов. Когда молодой, мало кому известный Бонапарт прибыл в армию, ему пришлось столкнуться с оппозицией генералов. Те враждебно встретили «выскочку», назначенного «парижскими адвокатами», как они презрительно именовали членов Директории. Недаром один из наиболее способных французских генералов, Массена, заметил другому – Стенжелу: «Наш командующий – идиот!»

Бонапарту нужна была разведка не только против неприятеля, но и для слежки за своими собственными генералами. Особенно после того как армия стала одерживать победы и они старались присвоить себе значительную часть добычи.

Наполеон всегда широко практиковал опрос пленных и вербовку среди них своих агентов. Взятым в плен офицерам обещали большое вознаграждение, если они привлекут на французскую службу более высокие чины.

Некий швейцарец Халлер, хорошо знакомый ему еще с 1794 года банкир, оказывал ему особые услуги. В своих воспоминаниях об итальянском походе Наполеон сознательно умалчивает о том, как была захвачена важнейшая пьемонтская крепость Кераско. Дело в том, что Халлер просто договорился с комендантом, который без боя сдал крепость французам, хотя она имела много артиллерии и боеприпасов и неподалеку находилась пьемонтская армия, готовая прийти на помощь осажденным. Капитуляция гарнизона крепости Кераско сыграла большую роль в согласии Пьемонта начать мирные переговоры с Францией, что, в свою очередь, весьма способствовало дальнейшим победам армии Наполеона.

Другим не менее успешно действовавшим наполеоновским агентом был Франческо Толи. Он сообщил австрийскому главнокомандующему Меласу ложные сведения о расположении и численности французской армии, что в серьезной степени способствовало поражению австрийцев. Толи доставил Наполеону важнейшие данные о новой австрийской армии генерала Вурмсера, которая была также разгромлена французами. Сопровождавший Наполеона в итальянских походах художник Биожи писал, что французский главнокомандующий каждый день принимал множество никому не известных лиц: «Среди них были изящно одетые дамы, священник и люди разных сословий. Он хорошо платил им и потому знал все».

Французские дипломаты, руководившие разведкой, также оказывали немалую услугу Бонапарту. В его штаб постоянно стекались их данные. «Всякий генерал, действующий не в пустыне, а в населенном крае и недостаточно осведомленный о противнике, – не знаток своего дела», – любил говорить Наполеон. Многие генералы, усвоившие его указания, даже лично выполняли функции разведчиков.

Например, генерал Ней, впоследствии известный маршал, переодетый крестьянином, проник в Мангейм, убедился в возможности внезапной атаки на этот город и благодаря собранным им самим сведениям одержал победу над неприятелем.

В мае 1796 года после битвы при Лоди и взятия Милана Наполеон взамен прежних разведывательных организаций, которые имелись при главной квартире и при штабах отдельных генералов, создал «Секретное бюро» и во главе его поставил командира кавалерийского полка Жана Ландре. Бюро было разделено на два отдела: общий и политический; в задачи последнего входили наблюдение за оккупированной территорией, подавление народных волнений и другие обязанности. Глава политического отдела Гальди навербовал массу агентов, в числе которых можно было встретить монаха-капуцина, выпущенного по амнистии из тюрьмы уголовного преступника, инженера, светских женщин, вроде графини Албани (в Милане) и графини Уджери (в Брешии).

Шустрый Ландре засылал своих агентов в Неаполь, Рим, Флоренцию, Турин, Венецию и в австрийскую армию, наконец, даже в Вену. Часто «Секретное бюро» строчило для Наполеона по несколько отчетов в день. Помимо командующего доклады бюро имел право читать только начальник штаба Бертье. Таким образом, «Секретное бюро» занималось и разведкой, и контршпионажем. Ландре имел своих агентов и в Париже – в их обязанность входило наблюдение за теми, кого Директория направляла на различные должности во французскую армию, сражавшуюся в Италии.

Средства на развитие «Секретного бюро» отпускались хорошие. Некоторым агентам за доставлявшиеся ими сведения платили большие суммы: по несколько десятков тысяч франков. Иногда информация, содержавшаяся в докладах «Секретного бюро», оказывалась настолько неожиданной, что Наполеон отказывался ей верить, угрожая Ландре смещением с должности. Однако почти всегда сообщенные известия оказывались истинными.

Почти все, что применял Ландре и его бюро в своей деятельности, впоследствии тщательно изучалось и прочно вошло во всеобщую практику разведки. В частности, «Секретное бюро» вело сложную игру с агентами-двойниками, одним из которых была, например, графиня Палестрина. Через нее австрийцев снабжали фальшивыми сведениями. В игру включился даже сам Наполеон. Не раз в присутствии графини он «проговаривался» о важных вещах, симулируя то припадок гнева, то, напротив, порыв радости.

Разного рода провокации также не были чужды «Секретному бюро». Именно его сотрудники организовали сбор «компрометирующих материалов» против Венеции, территорию которой Наполеон решил занять, чтобы потом использовать как разменную монету в переговорах с австрийцами. При этом использовались различные методы: то организовывали «народные восстания» против венецианского правительства с призывом французов на помощь, то, напротив, подстрекали к волнениям против завоевателей и убийству раненых солдат наполеоновской армии.

В Вероне этим руководил некий Джованелли. Натравив толпу на раненых французов, этот шпион, занимавший официальный пост в городе, поспешил удрать до вступления в Верону войск, спешно направленных туда Бонапартом. По известной причине беглеца искать не стали. Впоследствии, уже после провозглашения Наполеона императором, Джованелли сделал быструю карьеру на французской службе. Правда, провокация в Вероне, вероятно, была организована помимо «Секретного бюро» самим Наполеоном.

Частенько «Секретному бюро» Ландре приходилось иметь дело с опытным противником. Организатором австрийской разведки в тот период был канцлер Тугут. Внутри страны его шпионы и провокаторы пытались выявить всех противников австрийской монархии. Агентам Тугута приписывали убийство в 1797 году французских дипломатов, участвовавших в работе Раштадтского конгресса, который разбирал вопрос об установлении границ между германскими государствами. Впрочем, в борьбе с Наполеоном разведка Тугута понесла ряд поражений. Один раз австрийский канцлер перехитрил самого себя. После поражения при Маренго в июне 1800 года Тугут, не желая заключать мир, не осмеливался с то же время прямо отклонить мирные переговоры, предложенные Наполеоном. Это предложение Бонапарт переслал с австрийским офицером графом Йозефом Сен-Жюльеном. Тугут отправил Сен-Жюльена к Наполеону с письмом, составленным в двусмысленных выражениях, из которых никак нельзя было понять, согласна ли Австрия на заключение перемирия. При этом, конечно, недалекому графу не дали никаких полномочий для ведения переговоров.

Наполеон и Талейран сразу разгадали игру австрийского канцлера, желавшего выиграть время. Они притворились, будто рассматривают австрийца не как простого курьера, а как того, кому поручено заключить соглашение с Францией.

Лестью и угрозами начать новое наступление Талейран окончательно сбил с толку непроницательного Сен-Жюльена. Тот согласился подписать мирный договор. А по этому трактату Австрия отказывалась от Рейна, от Баварии, обещала прекратить торговлю с Англией. Когда Сен-Жюльен вернулся в Вену, Тугута едва не хватил удар от ярости. Незадачливого «дипломата» посадили на год в крепость, а в Париж было послано извещение, что Австрия не считает действительным подписанный договор. Там, впрочем, на это и не рассчитывали.

Тугут был разоблачен, а новые поражения австрийцев заставили их вскоре согласиться на тяжелые условия, предписанные Бонапартом. Но это случилось уже через несколько лет после ликвидации организации Ландре.

С некоторого времени Бонапарт перестал доверять Ландре, бывшему до того его самым близким и ценнейшим сотрудником. Оказалось, что честолюбивый начальник «Секретного бюро» имел собственные планы, не всегда совпадавшие с целями Наполеона.

Во время ареста руководителя роялистского шпионского центра графа д'Антрега произошел открытый разрыв. Наполеон обвинил Ландре в том, что он подозрительно долго держал у себя портфель д'Антрега, и в гневе приказал посадить начальника «Секретного бюро» под арест на 15 суток. Отданный сгоряча приказ был вскоре отменен, но отношения обострились до предела. Ландре был вынужден подать в отставку и уехать во Францию. В годы правления Наполеона ему угрожающе посоветовали держать язык за зубами. Император запретил использовать его на любом государственном посту.

Вернувшийся из Италии во Францию победоносный генерал Бонапарт был направлен Директорией во главе большой армии на завоевание Египта. По пути в Египет эскадра, перевозившая французскую армию, с ходу захватила остров Мальту. Этот имевший большое стратегическое значение остров принадлежал ордену мальтийских рыцарей. О его длительной осаде нечего было и думать, так как за французской эскадрой охотился более сильный английский флот под командованием адмирала Нельсона. Почему же так быстро удалось занять Мальту?

Примерно за год до этого один французский дипломат, сотрудник посольства в Генуе, некий Пуссиельг, был по предложению Наполеона направлен на Мальту. Опытный француз быстро сговорился с наиболее влиятельными членами ордена, и, когда в начале июня 1798 года флот Наполеона подошел к Мальте, превращенной в сильную крепость, она была без боя сдана французам. Победители, со своей стороны, выплатили щедрую компенсацию рыцарям, проявившим незаурядные коммерческие способности в продаже острова.

После возвращения во Францию и переворота 18 брюмера, поставившего Наполеона у власти в качестве первого консула, он тотчас занялся созданием своей разведки, точнее – нескольких разведывательных организаций сразу. Разведывательные и контрразведывательные обязанности были возложены на министерство полиции, возглавляемое Фуше, на бюро независимого от него префекта парижской полиции Дюбуа, на персональных агентов первого консула, создававших свои особые организации (в их число входили такие видные военные, как Дюрок, Даву, Ланн, Жюно, Савари – будущие маршалы и министры наполеоновской империи). Этой личной разведкой Наполеон управлял через своего секретаря Бурьена.

Военным шпионажем ведало вновь созданное специальное разведывательное бюро, образованное в рамках военного министерства. Такое же бюро было создано в армии, предназначавшейся для десанта в Англию в 1804 году.

Через определенное время наполеоновская разведка имела агентов во всех столицах и во многих крупных городах большинства европейских государств. Обычно это были хорошо оплачиваемые резиденты. Когда район деятельности того или иного агента выдвигался в центр событий, этому разведчику выдавались очень большие суммы денег для добывания информации. «Черные кабинеты» завели различные ведомства. Еще во времена Консульства один из иностранных послов, недовольный тем, что «черный кабинет» министерства иностранных дел перлюстрирует его корреспонденцию, пожаловался Талейрану.

– Господин посол, – ответил холодно Талейран, – я уверен только в одном: ваши депеши вскрыл кто-то интересующийся тем, что содержалось внутри пакета.

Наибольшую активность проявлял «черный кабинет», руководимый опытным разведчиком директором Лаваллетом. В 1811 году Наполеон отдал приказ учредить филиалы «черного кабинета» во многих городах своей огромной империи – в Турине, Генуе, Флоренции, Риме, Амстердаме, Гамбурге. Лаваллет фактически превратился во второго министра полиции и одного из руководителей наполеоновской контрразведки. Между прочим, при содействии Лаваллета Наполеон завел дюжину высокооплачиваемых агентов, которые должны были представлять ему тайные доклады о настроениях различных кругов французской буржуазии и бюрократии. В числе этих агентов была известная писательница мадам Жанлис. Доклады передавались в запечатанных конвертах Лаваллету, который вручал их Наполеону.

Надо отметить, что Наполеон широко пользовался фальшивомонетничеством как оружием в тайной войне против своих противников. Когда императору показали добротно сработанные в Лондоне якобы французские ассигнации, он, пораженный их высоким качеством, приказал расплатиться ими с военными поставщиками. В 1806 году в Париже была налажена подделка австрийских и английских банкнот. Клише изготовлял гравер военного ведомства Даль. Фальшивые деньги печатались в типографии, расположенной на Монпарнасском бульваре, под наблюдением министерства полиции и тайной канцелярии самого императора. Готовые банкноты вываливали в пыли, чтобы придать им вид бывших в обращении.

Как-то раз в беседе с австрийским послом, будущим канцлером, Меттернихом – дело происходило во время сближения с Веной – Наполеон обещал прекратить подделку австрийских денег. Даже обычно невозмутимое лицо Меттерниха отразило такое недоверие, что император не смог сдержать улыбку. Он сам понял, насколько неправдоподобным было его обещание.

В Париже, а позднее в Дрездене и Варшаве по распоряжению Наполеона были отпечатаны фальшивые русские ассигнации на много десятков миллионов рублей. Выпуск поддельных денег французский штаб пытался наладить даже в Москве за то короткое время, когда город находился в руках наполеоновских войск. Для этого было приспособлено помещение на окраине, около Преображенского кладбища.

0

7

ПОБЕДНЫЕ ВОЙНЫ КОРОЛЯ ЗУЛУСОВ

В начале XIX века в Южной Африке знаменитый вождь зулусов Чака, или Жук, объединил разрозненные враждующие племена к востоку от Драконовых гор и создал в 1818 году Конфедерацию племен провинции Наталь, превратившуюся потом в могущественное Королевство Зулусов.

Чака был великим стратегом и жестоким тираном. За десять лет непрерывных войн его войска уничтожили порядка двух миллионов неприятелей, однако подлинная история его жизни и борьбы известна немногим.

Он стал воином в 23 года, когда вождь племен мтетва Дингисвайо призвал на военную службу молодежь клана эм-длечени и объединил их в полки. Воины, которых вел в бой Чака, обрушивались на врага с чудовищной силой и побеждали в рукопашной схватке. Метательное копье Чака посчитал детской игрушкой и изобрел новое оружие с тяжелым широким лезвием и короткой твердой рукояткой. Он сам изготовил опытные образцы, сделав их по типу коротких римских мечей, – икгва, зулусское слово, имитирующее звук, с каким меч рассекает воздух. Щит тоже был превращен в оружие. Он прикрывал тело с левой стороны, и противник терялся, не зная, куда ударить, стесненный собственным щитом.

Для быстроты передвижения Чака отменил сандалии из бычьей кожи, но это нововведение прижилось только при боевых действиях на каменистой почве, а там, где были колючки, воины сильно страдали.

Новые реформы оправдали себя в первом же бою, когда воины мтетва столкнулись с отрядом Пунгаше, вождя племени бутелези. Двоюродный брат Чаки – Бакуза (сын отца Чаки Сензангаконы и его последней жены Солдабы) дрался на стороне бутелези. Когда Дингисвайо объявил об окончании кровопролития, Бакузу нашли в грудах убитых. Клан Пунгаше признал зависимость от мтетва.

После всего этого Чаку нельзя было не отметить. Дингисвайо смог увидеть в нем больше, чем просто воина. Здравый смысл подсказывал вождю, что зулу могут стать непреодолимым буфером на его северных границах. Так Чака стал командиром полка изикве и отныне принимал участие в военных советах у Дингисвайо.

Он разделил вверенный ему полк на три части и начал усиленные тренировки, пытаясь повергнуть воображаемого противника ударом центральной группы – «груди», в то время как фланги старались окружить врага и посеять панику. Чака тратил много времени на то, чтобы лично обучать каждого воина технике ближнего боя – под каким углом держать щит, как посылать ассегай – копье, чтобы оно летело точно в цель, и не терять при этом равновесия. Именно в этот период в войсках появились у-диби – «пчелы» – мальчики-носильщики, по одному на троих воинов, в обязанности которых входило носить циновки для отдыха, горшки с пищей, запасные ассегаи и некоторое количество воды и зерна.

Свирепость и смелость Чаки в бою всем была известна, но на советах он больше скромно молчал, а высказывался тихим голосом, робко. Среди мтетва уже ходил слух о его высоких моральных качествах: весь скот, который он получал в награду за победы, Чака раздавал воинам.

В 1816 году вождь зулу Сензангакона умер и «трон» не сразу, а после нескольких схваток, но все же занял Чака, который очень быстро завоевал авторитет в родном клане.

Бремя больших забот опустилось на плечи Чаки. Войско было слабое. Хозяйство разваливалось, скот был разворован. Чака взялся за дело круто. За малейшие колебание и неповиновение полагалась смерть. Это было право вождя, однако оно выходило за рамки традиций клана. Чака часто уничтожал недовольных.

Вообще, некоторые биографы Чаки склонны романтизировать его образ, выдавая вождя зулусов за этакого доброго отца африканцев. На самом же деле Чака был весьма жестоким человеком, а именно эта черта в соотношении с умом и твердостью характера во многом помогала ему устоять на крутых поворотах истории Юго-Восточной Африки.

Во время правления Чаки реформы охватывали буквально все стороны жизни зулусов.

Сначала Чака принялся восполнять недостаток скота, «занимая» его у соседних кланов. Те безропотно отдавали ему быков и коров, видя в нем опасного и сильного соседа. Среди нового стада формировалось ядро будущей знаменитой снежно-белой зулусской породы скота.

Но главное внимание Чаки было приковано к армии. Его клану предстоит возвышаться, и Чака не желал довольствоваться скромной, как ему казалось, властью отца. Армия, и только она, способна помочь ему в достижении цели! Чака отлично представлял, какая военная машина нужна ему, и с рвением принялся за дело.

Он решил начать свои опыты с изикве, сделать из них регулярные войска. Они разделились на четыре части, каждая из которых, в свою очередь, состояла из небольших отрядов. Самой сильной была «грудь», центральная группа войск, которая в бою шла по центру – лоб в лоб. Два рога окружали противника с флангов, разворачивались и сходились к центру. Четвертая группа – резерв «груди» – оставался позади и вступала в бой по приказу командующего. Тот находился неподалеку на возвышении и с помощью рассыльных посылал резерв в то место, где враг нажал сильнее. Войско наступало в полной тишине, а в атаку шло с криком, сохраняя боевые порядки.

Чака быстро понял, что боевой дух войска можно резко поднять, если воины станут драться за честь своего изикве, а не клан мтетва в целом. В своем клане он добился обязательного для всех мужчин воинского призыва. Из воинов-зулусов всего 400 человек – половина – была и-кхехла, то есть те, кто носил изиколо – головное кольцо для взрослых неженатых мужчин. Такое кольцо делали из древесных волокон и залепляли пчелиным воском. Волосы вокруг кольца выстригали. Воины с кольцами были испытанными бойцами, сражавшимися против бутелези, и не раз терпели от них поражение. А новобранцы – молодежь без колец – вообще не знала службы.

Создать четыре регулярных полка было для Чаки делом несложным. Всех взрослых мужчин – женатых и «тех, что с кольцами» он поселил в отдельном краале и разрешил обзавестись женами. Главой крааля он сделал Мкабайи – свою вдовствующую тетку, которая когда-то была внимательна к Нанди и нему самому, и немедленно казнил тех, кто отказывал ему в гостеприимстве, в том числе и своего дядю Мудли.

Воинов 20-летнего возраста, еще неженатых, он лишил колец и сделал таким образом снова «мальчиками». Им предстояло влиться в изимпохло – «бригаду холостяков». От них Чака отделил фасимба – «зайцев» – группу, которую он будет тренировать особыми методами. Именно им суждено стать основой могущественной армии будущего государства зулусов.

«Он любил войну, умел искусно вести ее и не раз прославился на поле битвы военными подвигами. Он был хороший стратег, умел быстро и со смелой неожиданностью нападать на соседние племена, покорял их, обращал в рабство, соединял или разъединял со своим народом. Этот варвар изобрел для своих орд новый способ ведения войны по образу македонской фаланги, левый и правый фланги который прикрывались передовыми отрядами» (Из книги Эдуарда Мора «Путешествие в Африку и к водопадам Виктории на Замбези». СПб., 1876 г.).

Проводя реформу, Чака собрал все метательные ассегаи и переделал их на оружие ближнего боя. Самые искусные кузнецы жили в клане мбонамби, пограничном с мтетва, и Чака направился к лучшему из них – Нгоньяме. Его крааль стоял в стороне от жилья членов клана, ибо соплеменники сторонились кузнецов и плавильщиков: по преданиям, они пользовались человеческим жиром для закаливания клинков, и каждый раз, когда в краалях исчезал ребенок, обвиняли кузнецов. Чака объяснил Нгоньяме цель своего визита. Кузнец предложил переделать тяжелое копье для охоты на буйволов, однако Чака отказался: ему нужен был совершенно новый клинок из самородного металла. В конце концов он договорился.

Пока кузнецы переделывали все оружие, он начал тренировки. Войско обучалось всем приемам ведения боевых действий, неукоснительно соблюдались все распоряжения командиров. В день отряды проходили до 60–70 километров, легко переваливая через холмы, пренебрегая тропинками и дорогами, питаясь мясом скота и зерном в тех краалях, которые они миновали, сопровождаемые лишь у-диби с циновками и горшками. Европейские регулярные части в те годы по хорошим дорогам проходили за световой день не более 20 километров.

Вскоре клинок был готов. Заточив его о глыбу песчаника, Чака убедился в его остроте, обрив несколько волосков на руке. Подобрав подходящее древко, они с мастером просверлили в нем удлиненное отверстие, влили туда сок луковичного растения сцилла ригилифолия, вставили нагретый черепок клинка. Он схватился намертво. Потом древко обмотали твердой корой и затянули буйволовой кожей. Так родилось оружие, которое в умелых руках зулусов обеспечило чернокожим воинам десятки блестящих побед.

От сыромятных кожаный сандалий Чака отказался сразу. Жестокими методами он внедрял новую моду – ходьбу и бег босиком по камням и колючкам. После нескольких показательных казней воинов, не сумевших удержаться в ритме боевого танца на грубой щебнистой земле, жалобы навсегда прекратились.

Новые большие щиты для различных полков были окрашены в соответствующие цвета. Себе Чака взял белый с большим черным пятном в центре. У каждого полка были своя боевая песня, клич, украшения из меха и перьев на униформе. Сам Чака носил позолоченную юбочку из хвостов циветты.

Когда наконец были готовы новые ассегаи, Чака быстро распределил их среди воинов и научил ими пользоваться. Зулусы получили оружие, которое Африка еще не знала! Всего под ассегаи было поставлено 350 мужчин. Такого числа солдат не было ни у одного соседнего клана…

Военные реформы не могли хорошо развиваться, пока был жив Дингисвайо. Чака являлся его вассалом, и как ни успешны были его действия, мтетва оказывались все же сильнее. Молодой вождь начал медленно, но верно подчинять себе соседние кланы. Первыми стали элангени, которые, однажды проснувшись, увидели у ворот своих краалей импи – боевые группы зулусов. Никто не сопротивлялся. Чака выстроил на скотном дворе все мужское население и выискал среди него тех, кто отравлял ему жизнь в детстве. Их он посадил на острые колья ограды и поджег ее. Тех же, кто хоть чем-то помог ему и матери в горькие годы, он одарил быками. Весь клан был включен в растущий клан Чаки. Мужчины пополнили полки и быстро обучились военному ремеслу. Соседние кланы, напуганные решительностью Чаки, сопротивления не оказывали.

Следующим пунктом в программе Чаки были бутелези, но их вождь Пунгаше не проявил трусости. Уже терпевший поражение от Дингисвайо, он решил, что от зулусов он поражения не потерпит. Пунгаше не сделал вывода из событий более ранних времен, когда молодой Чака успешно сражался против него в войсках Дингисвайо.

Последовавшие сражения блестяще доказали смысл нововведений Чаки. В походе зулусские воины питались мясом и зерном, которые несли за ними у-диби. Передвигались отряды только по ночам и однажды на рассвете они настигли войско Пунгаше, которое состояло только из 600 воинов, но занимало господствующее положение в узкой долине одного из притоков Белой Умфолози. Позади войска находились стада и женщины с детьми.

Дингисвайо распорядился подойти поближе полку изикве и послал гонца, который пообещал бутелези прощение. Но те гордо отослали его обратно: «Отправляйся, пес, к своему беззубому хозяину и пускай он пошлет ко мне кого-нибудь способного сразиться, а не такого скулящего щенка, как ты».

По преданию, вперед выбежал Чака и закричал неприятелю: «Эй ты, высохший пузырь дохлой коровы! Я заставлю тебя проглотить свои слова, а вместе с ними и мой ассегай». И он тотчас кинулся на врага. Это было новшеством в тактике боевых действий. Воин бутелези, к которому ринулся вождь, смутился. Он дважды метнул в Чаку копья, но тот с легкостью отбил их щитом. Взмахнув ассегаем, он что было сил ударил бутелези под мышку. Удар был настолько мощный, что Чака почти перерубил воина. «Нгалла! – воскликнул Чака. – Я поел!» (боевой клич зулусов при победе над врагом).

Под натиском изикве бутелези не удержались и часа. Прибывший на поле боя Дингисвайо прекратил резню. Уцелело всего несколько воинов бутелези. Они вместе с вождем перешли Черную Умфолози и укрылись у Звиде. Тот уже дважды терпел поражения от Дингисвайо, которому приходился родственником, но ндвандве жили слишком далеко от мтетва и легко выходили из-под контроля, терроризируя соседние племена.

Звиде внимательно выслушал историю беглого Пунгаше и… приказал убить его!

Доказывая свою преданность Дингисвайо, Чака послал ему захваченный скот бутелези. Вождь одобрил жест Чаки и вернул скот с благодарностью. Собрав всех вдов и девушек бутелези, Чака поместил их в построенный рядом с ква-Булавайо сераль. Всего там жило 1200 женщин – умдлункулу. Вождь называл их всех своими сестрами. За 12 лет его правления умдлункулу не произвели на свет ни одного младенца. Чака считал, что нельзя порождать на свет того, кто в один прекрасный день убьет его самого, став наследником. В этой мысли он не был оригинален…

К началу 1817 года территория клана зулу значительно увеличилась в размерах. Войско Чаки насчитывало уже 2 тысячи воинов (в полку фасимба было 800). Никому из воинов в трех молодежных полках не разрешено было жениться. В периоды между военными действиями воины изолированно жили в краалях.

Осенью того же года Чака узнал, что его приемный дядя Мбийя умер в Длечени. Он прошел 70 миль до побережья океана и затем 20 миль вдоль берега до крааля Дингисвайо, чтобы попрощаться с Мбийей, которого очень любил. После переговоров с Дингисвайо оба вождя договорились выступить против Мативане, чей воинственный клан амангване жил у подножия Драконовых гор. Храбрый и мудрый вождь Мативане жил еще дальше ндвандве, но постоянно угрожал границам мтетва.

Экспедицию назначили на зимний месяц июнь, но пока шла мобилизация, Мативане прознал о готовящемся походе. Он сделал все приготовления и допросил вождя соседнего клана амахлуби Мтимкулу посторожить его скот в горах. Мтимкулу, сын вождя Бунгане (который, кстати, в свое время давал приют Дингисвайо и его белому спутнику Ко-Уэну), согласился.

К неудовольствию Чаки, битва осталась незавершенной. Дингисвайо быстро окружил войска Мативане, и тот отделался добрыми заверениями и, таким образом, сохранил свои силы. Армия ушла и Мативане обратился к Мтимкулу, чтобы тот вернул скот. Но Мтимкулу отказался! Пока Мативане взвешивал сложившееся положение, хлуби растворились в горах, а на самого Мативане напал Звиде и изгнал из родных мест.

Спасаясь от Звиде, Мативане уничтожил все встретившиеся ему на пути краали амахлуби и осел среди холмов. А амахлуби, лишенные всех средств существования, под началом Мпангазиты перевалили через Драконовые горы и опустились прямо на головы насмерть перепуганных сото.

Звиде был другом отца Дингисвайо, но в 1818 году произошла ссора, и Звиде убил приемного сына Дингисвайо. Это стало последней каплей, и вождь мтетва попросил Чаку помочь ему. Пока войска готовились к кампании, Дингисвайо пошел к ндвандве без оружия, желая мирным путем уладить все конфликты. По дороге он наткнулся на патруль, который доставил его к Звиде. Тот продержал Дингисвайо у себя два дня и, убедившись, что ему, вождю ндвандве, ничего не угрожает, велел казнить Дингисвайо, а голову передал своей матушке Нтомбази, которая собирала в своей хижине жуткую коллекцию отрубленных голов.

По преданию, вместе с Дингисвайо умерли несколько его «амазонок» – личная охрана вождя, состоявшая из девушек. Хотя им и было дано указание возвращаться домой, они отказались покинуть вождя и закололи себя кинжалами на месте казни любимого правителя. Так около 1818 года армия потеряла военачальника, и только приезд Чаки помог командирам удержать людей от паники.

Легенды передают, что Звиде потребовал у Чаки выдать ему всех девушек. «Какая наглость, – сказал Чака. – Никогда сестра моя не станет супругой этой высохшей шкуры, которая сожрала уже половину вождей нашего края. Пусть попробует сам добыть их!»

…Чака и Звиде стояли на границах своих владений и пожирали глазами соседние земли. Кроме ндвандве, Чаке угрожали еще и квабе, мощный клан, живший между зулу и мтетва. Так молодой вождь зулу оказался между двумя фронтами. Оба клана по численности превосходили зулусов вдвое.

Чака тщательно готовился к предстоящей битве. Он объявил всеобщую мобилизацию всех мужчин старше или моложе призывного возраста, способных носить оружие. Верный помощник Чаки талантливый военачальник Мгобози быстро превратил их в дисциплинированное войско. Ополчение стало называться нкомендала – «беззубый старый скот», но прозвище это было почетным. Далеко на юг к лесу Нкандла были эвакуированы жены с детьми и скот. Всего для сражения подготовили около 4 тысяч человек. У Звиде было вдвое больше!

Главные силы Чака сосредоточил у холма Гокли южнее реки Белая Умфолози. На вершине холма разместился резерв, а основное войско расположилось вокруг на 5–6 шеренг. В радиусе нескольких километров от Гокли зулусы уничтожили все съестные припасы и воду. Зная благодаря разведчикам о своем численном проигрыше, Чака построил войска полукругом – так было легче смыкать ряды, если враг прорвет оборону.

Войсками ндвандве командовал молодой военачальник Номахланхана, ровесник Чаки. С ним были почти все взрослые сыновья Звиде.

Первые группы противника вошли в реку на мелководье. Воины ндвандве держали в правой руке ассегай и щит, а левую положили на плечо впереди идущего – образовалась цепь. Группы командиров Нгобали и Ндлелы обрушились на них как раз в тот момент, когда те преодолевали глубокое место в реке. Первая атака Номахланханы захлебнулась в прямом смысле.

Следующий маневр Чака придумал такой. На глазах у разведчиков ндвандве 200 воинов полка фасимба погонят часть скота на юг. Ндвандве наверняка отвлекут значительные силы, чтобы овладеть добычей. Проведя незаметно перегруппировку, Чака разделит силы таким образом, что противник непременно решит: войско разделилось поровну. Между тем на холме скопится 3 тысячи воинов.

Все произошло именно так, как и предвидел Чака. Номахланхана отправил треть своих воинов за скотом зулусов, а остальные 8 тысяч выстроил полукругом у северо-восточного склона холма. И таким образом оказалась видна только часть войска, остальные силы скрывались за гребнем холма.

– Биться с таким противником все равно что резать скот в краале, – хвастливо заявил Номахланхана своим командирам. После ритуальной встречи двух самых сильных воинов, закончившейся победой зулусов, Чака двинул войска. Вот как передают это предание старые зулусы:

– К оружию! – скомандовал Чака. Как и предыдущий, приказ был громко повторен сначала командирами бригад и полков, затем сотниками и, наконец, взводными. С удивительной синхронностью движений, которой всегда отличались зулусы, полторы тысячи воинов, сидевших вокруг вершины холма, поднялись как один человек. Затем полторы тысячи ног – в подобных демонстрациях участвует только правая нога – одновременно топнули о землю, так что холм чуть ли не дрогнул. И тут же раздались крики, похожие на раскаты грома или барабанный бой: то каждый воин в течение нескольких секунд бил древком копья по щиту. Четыре шеренги, стоявшие вплотную к передней, отошли назад, так что между ними образовались интервалы в три-четыре шага.

Войско ндвандве втягивалось в сражение медленно и неуверенно. Их боевые порядки уплотнились до такой степени, что воины не могли свободно метнуть копье. Нарастала паника. Как лавина навалились зулусы на столпившегося противника. Началась резня. Новые ассегаи с широким и коротким клинком оказались прекрасным оружием ближнего боя.

С вершины холма Гокли Чака осматривал поле битвы. Копья, которые метали ндвандве, практически не причиняли противникам вреда. Номахланхана перешел к тактике ближнего боя, но яростный напор зулусов отбросил ндвандве. Стояла жара, а воды у них не было. Заканчивались силы и у Чаки. Из пяти шеренг осталось только три.

Тем временем дымы вдали известили зулусов, что возвращается отряд, уводивший скот. Но это означало и то, что назад движется и часть войска ндвандве, посланного за скотом.

Положение становилось отчаянным. Снова обращаемся к устным преданиям:

– Тут их выручила железная дисциплина и большая подвижность. «Назад, на вершину холма, щиты держать сзади, – снова и снова звучали слова команды. – Бежать как можно быстрее, но строй не нарушать!» Ротные, взводные и многие рядовые громко повторяли этот приказ.

Зулусы и на этот раз без труда обогнали своих противников, и те снова очутились перед двумя сплоченными шеренгами, занявшими первоначальные позиции вокруг вершины холма. Таковы были плоды дисциплины и быстроты передвижения.

Ндвандве несколько раз повторяли атаку, но неизменно скатывались к подножию холма. В распоряжении Номахланханы осталось около двух с половиной тысяч воинов, в то время как у Чаки – 600, из коих около половины составляли раненые.

Над равниной и холмами стоял тошнотворный запах крови. Между тем к обеим сторонам подходили сравнительно свежие силы. На северном склоне началась неслыханная резня, в которой полегли около полутора тысяч ндвандве и пятьсот зулусов. Победа досталась очень дорогой ценой – ндвандве потеряли около семи тысяч человек. Но Звиде по-прежнему считал себя непобедимым.

Чака мог теперь доверять своим войскам самые ответственные сражения. Несмотря на громадные потери, ему удалось удвоить армию благодаря притоку добровольцев. Вождь всячески поощрял храбрых воинов, выдвигая их на различные командные должности. Одним из его военачальников стал Мзиликази, внук Звиде, бежавший от деда, когда тот убил его отца. Другим был Ндлела, который к неудовольствию людей, служивших с ним, был каннибалом, но довольно быстро отвык от своей пагубной привычки.

Чтобы избежать кровопролития, Чака решил пригласить квабе на свою сторону еще до битвы с ним, но те решили выждать исхода сражения, и тогда Чака напал на них «заранее», одержал легкую победу и влил их силы в свою армию. Теперь без оппозиции в тылу он мог противостоять двум самым грозным военачальникам ндвандве – Сошангане и Эвангедабо. О всех делах у ндвандве он узнавал через разведчиков из клана дламини – они приходились родственниками ндвандве, но ненавидели их и прилагали все усилия, чтобы помочь Чаке.

То была вторая и последняя война Чаки против Звиде.

В мае 1819 года, вскоре после сбора урожая, Чака приказал сделать большие запасы продовольствия и спрятать их в надежных местах. Узнав от разведки о приближении армии Звиде, он эвакуировал в лес Нкандла всех жителей целого 40-мильного коридора, куда намеревался заманить врага. Сошангане внимательно изучил уроки поражения ндвандве у холма Гокли и вооружил войско такими же короткими и тяжелыми ассегаями. По-прежнему они были обуты в сандалии, и это делало их менее мобильными, чем зулусы.

Миновав холм Гокли, усеянный выбеленными солнцем костями, зулусская армия продвигалась по зулусской территории с трехдневным запасом продовольствия. Но зернохранилища, где ндвандве намеревались пополнить запасы, оказывались пустыми. На третий день они лишились и скота: отряд зулусов отбил быков и коров у немногочисленной охраны. Голод и холодные ночи заставили ндвандве устремиться за стадами, которые зулусы намеренно «показывали» на отдалении вражескому войску. Таким образом, противник вышел к восточной кромке леса Нкандла – прямо к главным силам Чаки, скрывавшимся в чаще.

В ту июльскую ночь, сообщает предание зулусов, дикий лес представлял собой жуткое, но величественное зрелище. Десять тысяч воинов расположились под сенью больших акатников. Тыльная сторона их листьев отражала огни тысяч костров, блеск ассегаев и щитов.

Чака сидел, прислонившись спиной к стволу лесного гиганта. Перед ним ярко горел костер. Слева от него находился молодой Мзиликази, будущий король матабеле, справа – двадцатидвухлетний мрачный Дингана, его сводный брат и будущий вождь зулусов. Другой сводный брат, пятнадцатилетний Мпанде, был в то время одним из у-диби. Пока что он подавал мясо и пиво своим братьям. В ту ночь лес Нкандла заключал в себе судьбу половины Африки…

По плану Чаки, отряд из 500 человек должен был подобраться к спящим ндвандве с дальней от леса стороны, – изображая воинов, вернувшихся из похода за продовольствием. Это было делом несложным, ибо и ндвандве, и зулусы говорили на одном языке. Нужно было вызвать среди противников панику.

Среди ночи лагерь ндвандве огласили громкие вопли. Сошангане потребовал прибавить огня, но это не помогло, лазутчики зулусов продолжали стоять насмерть. Тогда Сошангане приказал всем собраться вокруг его командного пункта и стать лицом к лесу.

Утром они поспешили покинуть наполненный кошмарами лес. Войско зулусов в полном составе начало преследовать боевые порядки противника. Единственным преимуществом зулусов оставалась железная дисциплина, ибо во всем остальном Сошангане не уступал Чаке, а в численности намного превосходил его войско.

Чака построил два полка в две колонны по пять человек в шеренге и послал в обход армии ндвандве с флангов. Сошангане срочно расширил порядки, чтобы не дать окружить себя, те уходили все дальше вправо и влево и таким образом ослабился центр, в нем наметились разрывы. Воины зулусов напали с бешеным натиском и сразу перемололи много солдат. Ндвандве стали отходить, соблюдая боевые порядки. Но на пересеченной местности делать это во всей Африке могли пока только зулусы. Образовались свалки и заторы, на которые то и дело обрушивались полки Чаки.

Сошангане отдал приказ своим 16 полкам переправляться через реку. Один полк – гвардия – охранял переправу. Чака уловил момент, когда половина воинов переправилась, а вторая осталась на берегу, растянутая по всему фронту, и напал со всей стремительностью, с какой были способны его летучие отряды. «Встаньте, дети зулу, ваш час настал! – напутствовал он своих воинов. – Уничтожьте всех!»

Семь тысяч зулусов с боевым кличем «Байете!» ринулись в атаку. Половина ндвандве погибла на берегу, другие потеряли оружие на переправе. В распоряжении Сошангане остались лишь те, кто успел переправиться, и часть «гвардии». Осколки армии распались на отдельные группки беглецов.

Двум полкам Чака дал особое задание – быстро идти к краалям ндвандве и захватить вождя Звиде и его жестокую мать. Узнав об опасности, Звиде поспешил укрыться с группой единоплеменников на севере, среди племен бавелу, и именно там его настигла смерть. Он стал жертвой женщины-вождя Мжанжи, которая командовала маленьким кланом бапеди. Окружавшие ее племена боялись с ней связываться, потому что Мжанжи могла наслать порчу на любого. У нее было четыре груди, причем такие длинные, что она забрасывали их за спину и могла кормить сидящего за спиной ребенка. По преданию, она была бессмертна, и любому страннику, взглянувшему на нее, грозила гибель. Но она потратила всю свою магию против Звиде, который вскоре умер.

Сошангане спешно отступил, уводя с собой ядро уцелевших войск. Ему удалось добраться до португальских владений в Мозамбике и основать там государство Газа, или Шангана, не попавшее под влияние Чаки.

Отныне владения зулу простирались от Понголы до Тугелы и от океана до Кровавой реки. Территория клана со ста квадратных миль увеличилась до 11 500, а армия выросла с 350 до 20 тысяч воинов. На этой территории десятки вождей покоренных кланов получили статус, поставивший их выше прежнего положения. Население стало мало-помалу отождествлять себя с зулусами!

В центральной части своей территории Чака распорядился построить несколько крупных военных краалей – Гибисеку, Булавайо, Нобамба Изихлебе, Мбелебеле и Дукуза. Это была система опорных пунктов, призванных быть поддержкой регулярной армии. Каждый из них имел округлую форму, и против входа располагалась «королевская часть». По обе стороны загона для скота находились хижины воинов. Гибисегу был более трех миль в окружности и насчитывал 1400 хижин. Каждым поселением командовал военный вождь – индуна, назначенный лично Чакой. Там же был сераль для женщин верховного правителя во главе с главной женой, которая пользовалась огромным авторитетом наравне с индуной.

Напомним еще раз, что Чака сам никогда не женился и официально эти женщины считались его наложницами.

В таких поселениях собиралась молодежь со всех краалей. Сначала молодых людей использовали как пастухов и носильщиков щитов и циновок, а потом направляли в соответствующий полк.

Концентрация власти и полная зависимость армии от Чаки вывели его за пределы статуса обычного бантусского вождя. Но четкая организация действовала лишь в тех районах, где был возможен непосредственный контроль из центра. Вне его вожди хотя и платили дань и признавали вассальную зависимость, но часто нарушали законы, установленные Чакой. Они были достаточно автономны и командовали силами, состоящими из своих племенных резервов. Это неминуемо должно было вызвать сепаратистские тенденции, и в 1821 году состоялся такой «исход» – от Чаки отделился клан кумало во главе с Мзиликази. Его история станет темой отдельного рассказа.

Реорганизация общества на рельсах войны сопровождалась и перестройкой сознания. Гостеприимство и наивное любопытство, когда любого чужеземца окружала толпа гомонящих людей всех возрастов, выпрашивавших подачки и ощупывавших одежду, сменились более сдержанным отношением, граничащим с подозрением. На это ушли годы. Гордость, даже равнодушие к человеческой жизни, культивировавшиеся Чакой, соседствовали с железной дисциплиной, порядком, аккуратностью, которые привлекли внимание первых европейцев в этих краях.

Рекруты из всех племен и кланов перемешивались в армии, создавая «атмосферу лояльности» власти великого вождя, выхолащивая сепаратистские настроения. Живя и воюя вместе, они сливались в один народ. Тщеславные молодые воины, отличившиеся в бою, быстро продвигались по службе; местные вожди не в состоянии были создать серьезную оппозицию центральной власти. Зулу – диалект нгуни – стал объединяющим средством общения для всего региона, народ стал называть себя амазулу, а не наследниками прежних этнических и политических образований.

Нгуни оказались лучшими преемниками и носителями новых изменений. Такой «взлет» зулусов многие исследователи пытались объяснить по-разному.

Однако истина кроется в уникальном сочетании различных факторов, когда организаторский и полководческий талант Чаки проявился в нужное время и в нужном месте. Чака сумел понять сложную ситуацию и использовать свои способности в нужном русле – в противоположность юным нгуни, у которых тоже имелись предпосылки для коренных перемен, но они так и остались политически раздробленными. У южных нгуни был свой талантливый и храбрый вождь Макоме, но он так и не смог перерасти от лидера отдельных племен в вождя крупного государственного образования, не смог преодолеть инерции вождей и самих жителей, не пожелавших объединяться.

А Чака смог!

В 1820 году, переправившись через реку Буффало, его импи напали на два больших клана – тембу (вождь Нгоса) и куну (вождь Макингване). Расселив вновь влившихся к нему людей на землях ндвандве, Чака таким образом захватил весь Наталь. Племена и кланы, не пожелавшие сливаться с зулусами, бежали на юг, где от беженцев уже страдали коса, теснимые белыми поселенцами…

К 1824 году все было кончено: на сотни миль к югу от Тугелы не осталось ни одного независимого клана. Только сотни и тысячи пустых краалей. Лишь пепел и кости. Сотни оголодалых групп людей бродили по саванне. Процветало людоедство. Ни один человек не отваживался посеять злаки или построить крааль…

Экспедиции зулусов продолжали обшаривать северные районы Наталя, пока в 1828 году сводный брат Чаки – Дингана – не заколол короля всех зулусов при большом скоплении народа…

Жестокие войны на земле зулусов продолжались до тех пор, пока все их земли не были захвачены бурами и англичанами.

0

8

ДВЕ НЕБОЕВЫЕ ПОТЕРИ ЮЖАН И СЕВЕРЯН

Во время гражданской войны в США 1861—1865 годов погибло несколько военных кораблей, однако две истории, рассказанные ниже, повествуют о потерях, которые были вызваны, если можно так выразиться, не в процессе боевых действий. В первом случае во время шторма в Атлантике затонул броненосец северян. Во втором погибло «секретное оружие» южан – первая в США подводная лодка, которой удалось потопить военный корабль во время войны.

Американский броненосец «Монитор» был творением капитана Джона Эрикссона, инженера, эмигрировавшего из Швеции. Человек со смелым воображением, он задумал этот корабль как «неуязвимую плавучую батарею с небольшой осадкой» – «батарея» в смысле системы расположения орудий. Эта конструкция отметила начало долгого соревнования за превосходство между бронированными кораблями и нарезной артиллерией, стреляющей разрывными снарядами.

В самом начале гражданской войны южане поняли, что им не удастся победить деревянный флот северян, и конфедераты начали строительство бронированных кораблей. В 1861 году Вашингтона достигли тревожные новости: паровой фрегат «Мерримак», частично сожженный и затопленный, был поднят конфедератами и превращен в плавучий броненосец под названием «Вирджиния». Опасались, что он способен уничтожить блокированную объединенную эскадру северян и даже бомбардировать северные порты.

Чтобы встретить эту угрозу, Федеральный морской департамент объявил о планах создания броненосцев.

Эрикссон спроектировал корабль, палуба которого находилась почти над самой водой. Его корпус с обоих концов был конусообразный; два одиннадцатидюймовых орудия Далгрена были установлены рядом в уникальной бронированной вращающейся башне. Уникальным был и скрытый якорь, расположенный в носу корабля, где вражеские выстрелы не могли достать членов экипажа, работавших с самим якорем или его цепью. Массивный бронепояс – вертикальные плиты высотой шестьдесят дюймов – окружал весь корабль ниже палубы.

Американский президент Авраам Линкольн изучил необычный проект Эрикссона и заметил: «Я могу сказать только то же самое, что сказала девочка, надев чулок: "Он поражает меня, но в этом что-то есть!"» Высокие морские чины сначала были настроены скептически, но красноречивые аргументы наконец убедили их.

Корабль, построенный на металлургических заводах в Бруклине, был спущен на воду 30 января 1862 года. Тихоходный и неповоротливый на море, «Монитор» 6 марта 1862 года был отбуксирован в Хэмптон-Роудс в Вирджинии. Совершенно новый броненосец прибыл в отчаянный момент – и, как знают теперь даже школьники, – как раз вовремя. Броненосец конфедератов, бывший «Мерримак», методично, корабль за кораблем, уничтожал деревянный федеральный флот.

Первая стычка между броненосцами произошла в марте 1862 года. «Монитор» пришел предыдущим утром. В течение четырех часов броненосцы обменивались залпами, часто на предельной дальности полета снаряда, и битва закончилась вничью. Но эра деревянных кораблей завершалась. До конца гражданской войны северяне построили тридцать один броненосец типа «Монитор».

Весной 1862 года «Монитор» стоял на якоре около Норфолка, время от времени бомбардируя прибрежные крепости. Запись из его вахтенного журнала от 7 мая: «Умеренный ветер с веста и ясная погода. В 1 час пополудни президент Линкольн и сопровождавшие его лица поднялись на борт. В 1.30 пополудни «Мерримак» показался на горизонте – сделаны обычные приготовления для встреч с ним».

Линкольн, несколько раз посещавший «Монитор», на этот раз оставался на нем недолго, сойдя на берег, чтобы наблюдать за броненосцами оттуда. Палубные прожектора «Монитора» были задраены железными крышками. Оба корабля навели свои орудия. Но – как и в каждом противостоянии, происходившем после их первого боя – ни один из кораблей не получил серьезных повреждений.

29 декабря 1862 года мощный колесный пароход Соединенных Штатов «Род-Айленд» взял «Монитор» на буксир и привел его в Северную Каролину, город Бофорт, для поддержки сухопутных и морских атак на Уилмингтон. В мае 1862 года, когда объединенные силы заняли Норфолк, южане приложили все силы, чтобы «Мерримак» им не достался.

Прекрасная погода встретила «Род-Айленд» и «Монитор» около мыса Генри у входа в Чесапикский залив. Спокойная обстановка сохранялась до рассвета 30 декабря. Наутро капитан «Монитора» Джон П. Бэнкхед наблюдал нарастающее волнение с юго-запада. Обойдя предательскую Дайаманд-Шоулс в стороне от мыса Гаттерас, «Род-Айленд» и «Монитор» встретили корабль Соединенных Штатов «Стейт оф Джорджия», буксировавший новый броненосец «Пассаик». Оба встреченных судна благополучно достигли Бофорта.

Когда прошел день, моряк Фрэнсис Баттс с «Монитора» доложил об ухудшении погодных условий. «Ветер переменился на зюйд-зюйд-вест и усилился… Волны поднимались так высоко, что Гаттерас был едва виден. Корабль начал получать сильные удары».

Около 7.30 портовый буксир ушел, и буксировать «Монитор» стало намного труднее. Записи в вахтенном журнале «Род-Айленда» говорят о сложностях борьбы с разбушевавшимся океаном: «В 9 часов «Монитор» подал сигнал остановиться. В 9.15 медленно продолжил движение». Броненосец забирал воду, и пришлось запустить все помпы. Стальные удары волн продолжались. Вес провисшего буксира делал судно почти неуправляемым, поэтому трое добровольцев попытались обрезать его. Двое были смыты за борт и утонули; третий обрубил буксир.

Механик доложил, что помпы не могут работать; вода поднялась на несколько дюймов над машинной палубой. В 11.00 пополудни «Монитор» подал сигнал бедствия – командир приказал вывесить на орудийной башне красный фонарь.

Около 11.30 «Монитор» отдал якорь. Когда спасательная шлюпка с «Род-Айленда» пробиралась по кипящему морю, второй помощник главного механика Джозеф Уоттерс доложил, что вода в машинном отделении погасила огонь. Без пара помпы не могли функционировать.

Заглянув в якорное отделение, Баттс увидел, что вода вовсю хлещет через клюз и поднялась над палубой на восемь дюймов. Оторвавшись от скобы якоря, цепь пробила водонепроницаемую защиту. Команда получила приказ откачивать воду, передавая ведра по цепочке из рук в руки на верх орудийной башни.

Мрачный вой черного кота, сидевшего на одном из орудий, раздражал Баттса. Не желая убивать животное, что по поверью приносит неудачу, он подобрал его, посадил в ствол орудия и заткнул отверстие. «Но я еще долго слышал его отчаянное завывание», – впоследствии рассказывал Баттс.

Происходящее на борту гибнущего броненосца было «способно устрашить и самое мужественное сердце», – позже написал своей жене казначей Уильям Килер. «Горы воды обрушивались на нашу палубу и кипели вдоль бортов; шлюпки были сорваны или разбиты, как обыкновенные игрушки… и вся сцена освещалась ярким светом голубых прожекторов, горевших на нашем сопровождающем, создавая картину ужаса, которую время никогда не сотрет из моей памяти».

«Оставаться здесь дольше – безумие; пусть каждый спасается сам», – сказал командир Бэнкхед, по словам хирурга с «Монитора» Гренвилла М. Уикса. «На минуту он (командир) спустился в каюту за пальто, и его денщик последовал за ним, чтобы спасти ящик с накопленными за долгие годы ценностями. Это было печальное зрелище. В тяжелом воздухе фонари горели тускло, и вода зловеще плескалась о стены кают-компании. Один долгий взгляд, и он навсегда покинул каюту "Монитора". Сделав все, что смог, командир спустился в оказавшуюся последней шлюпку, шедшую под бортом корабля. Бэнкхед умолял людей, в поисках спасения в ужасе карабкавшихся на башню, сохранять спокойствие. Только эти люди на башне и еще один человек, страдавший от морской болезни и лежавший внизу в своей койке, остались на корабле, но им дали обещание, что за ними вернется другая шлюпка. Шлюпка пришла, но было слишком поздно».

Страшный двухмильный переход по вздымающимся волнам привел оставшихся в живых к «Род-Айленду». С палубы им бросили трос, чтобы поднять на палубу.

Последняя спасательная шлюпка с Д. Родни Брауном на руле уже преодолела три четверти пути до терпящего бедствия броненосца, когда красный фонарь бедствия – и одиннадцать человек – исчезли под волнами. Командир Бэнкхед рапортовал, что «Монитор» затонул в 1 час пополуночи 31 декабря 1862 года «около двадцати пяти миль к югу от мыса Гаттерас… на глубине тридцати морских саженей». В общей сложности погибло шестнадцать человек.

А вот другая история о гибели у побережья Южной Каролины подводной лодки с ручным приводом – первой лодки, которой удалось потопить военный корабль во время гражданской войны.

17 февраля 1864 года южане опробовали на противнике свое «секретное оружие»… В тот февральский вечер девять человек через два люка забрались в 12-метровую железную трубу диаметром полтора метра. Восемь человек буквально засели за коленчатую рукоятку, похожую на большой коленвал, которая заполняла почти все пространство трубы. Девятый член экипажа, стоя на носу и согнувшись в три погибели, исполнял обязанности капитана. Он наполнил водой две балластные цистерны, размещенные на носу и на корме.

Вскоре капсула исчезла из виду, погрузившись в глубину. Воздух освежающим потоком хлынул через трубку, торчавшую над водной гладью.

При свете нескольких свечей – они служили своеобразным индикатором на недостаток кислорода – команда принялась вращать коленчатую рукоятку, приводящую в действие гребной винт. Со скоростью четыре узла подводная лодка «Ханли», названная по имени своего изобретателя, покинула секретное место погружения и взяла курс прямо на фрегат северян «Хаусатоник», который – как и другие корабли, – дрейфовал в четырех километрах от берега. Мини-лодка погрузилась достаточно глубоко, чтобы протаранить корму «Хаусатоника» острым «копьем», торчащим спереди. На острие шестиметрового «копья» находился заряд черного пороха весом 41 килограмм.

Заряд сработал после того, как лодка удалилась от фрегата северян на 60 метров. Через пять минут «Хаусатоник», пошел ко дну, а пять членов экипажа корабля погибли во время первого успешного нападения подводной лодки на военный корабль.

Для мужественных моряков-южан это подводное плавание оказалось первым и последним – подлодка также затонула. Вследствие ударной взрывной волны, как предположили на суше военные. Возможно, ослабли заклепки, а может быть, вода проникла сквозь плохо задраенные люки.

Но это лишь предположения, ибо истинная причина крушения «Ханли» остается загадкой.

САМАЯ ГЛАВНАЯ ВОЕННАЯ ТАЙНА КРАСНОКОЖИХ

(По материалам В. Черноброва.)

Есть такое солдатское выражение: «его пули не берут, он – заговоренный». Имеется в виду, что человек, о котором так говорят, никогда не погибнет от пули в бою. Каждый солдат или генерал на войне мечтает об этом. Но далеко не каждый доживает, особенно солдат. Так в чем же действительно секрет людей, которых в буквальном смысле не брала пуля? И есть ли он вообще?

Удивительно, но кому-то суждено погибнуть от нелепой случайности в первые же секунды пребывания в армии, а кто-то откровенно издевается над всеми возможными законами теории вероятностей и возвращается невредимым из самых немыслимых переделок.

Почему?

Сначала стоит обратиться к истории со времени первых летописей о боевых столкновениях. Что касается литературных похождений богатырей и рыцарей всех рангов и всех стран, то описание их ратных подвигов подозрительно смахивает на современные третьесортные боевики, в которых неглавные герои служат исключительно мишенями для главных героев. Создается полное впечатление, что былинные рыцари были абсолютно неуязвимы для стрел, копий и мечей неприятеля. Впрочем, причина не скрывается: заговоры, волшебные амулеты, обереги…

Победа и поражение в бою с применением холодного оружия, насколько можно верить знатокам боевых искусств, это дело, почти на все сто процентов зависящее от боевого настроя человека. В древних японских боевых искусствах считалось, что схватка выигрывается победой в поединке взглядов – тот, кто глазами убедит противника в его уязвимости, тот и победитель, которому для формальности оставалось лишь добить побежденного мечом. Допустим, что так оно и было и вроде бы так оно и есть. Но вот кудесники выдумывают порох, затем и огнестрельное оружие, которое вроде бы пренебрегает искусствами и разит кого ни попадя. И своих, и чужих. Тогда-то классик ратного дела Суворов изрекает свое бессмертное: «Пуля – дура, штык – молодец». Или: «Смелого пуля боится».

Впрочем, чтобы из тех примитивных ружей гарантированно попасть в солдата, нужно было бы заставить этого самого солдата долго стоять на месте. Попасть же в движущуюся мишень – в скачущего в атаку храбреца – дело было практически безнадежное. А разве убить из ружья убегающего труса легче, чем бегущего навстречу храбреца? Но низкая меткость ружей здесь не главное. В реальных боях участвовали не одно-два ружья, а залп шеренги мушкетеров, который выкашивал ряды наступающих лучше, чем длинная очередь из пулемета. Именно когда полки и армии редели после каждого залпа, офицеры и обратили внимание на то, что не все одинаково страдали от ливневого потока свинца. В каждом полку непременно находился какой-нибудь усатый гренадер, о неуязвимости которого ходили легенды… Кстати, исходя из многовекового опыта, следует, что самое безопасное место в битве – это находиться вплотную к «счастливому» полководцу. А самое опасное место начинается уже в метре-двух от него же…

Однако по части легенд на эту тему всех превзошли не европейские стрелки, а более отсталые племена Азии, Африки и Америки, которые смерть или победу в бою расценивали целиком как божий промысел.

Итак, вторая половина XIX века. На просторах североамериканских штатов в разгаре вооруженная борьба отрядов белых и коренных племен индейцев. Краснокожие, еще вчера не знавшие огнестрельного оружия, но очень быстро освоившие винчестеры, кольты и верховую езду, все свои прежние ратные секреты почти целиком перенесли на новые технические методы ведения войны. Белые же еще много поколений назад перестали относиться к собственному оружию как к живому существу, а к схватке – как логическому завершению магического обряда. Отсюда многочисленные непонятные «белые» страницы в истории этой непонятной войны. С одной стороны, федеральные отряды легко справлялись с индейцами, особенно когда врасплох заставали тех за ритуальными обрядами, с другой стороны – краснокожие становились белым просто не по зубам, когда обряды были завершены по всем показателям. В конечном счете, как известно, в долгой войне победили слепая сила и американское оружие, но… нашего внимания достойны как раз краснокожие воины. Хотя бы потому, что вероятность погибнуть для той, проигравшей стороны, была почти «стопроцентной», но многие индейские герои вопреки логике оставались живыми. Случайно ли? Дадим слово исследователю того исторического периода индеанисту Юрию Котенко, который сумел отыскать немало странных случаев, возможно, объясняющих причины некоторых побед индейцев в длинной веренице поражений.

1865 год. Битва на реке Паудер. Более чем странное поведение в этом сражении вождя чейеннов Римского Носа впоследствии подробно описал индейский летописец Деревянная Нога. Разумеется, не исключено, что часть событий слегка приукрашена, тем не менее при прочтении не пропадает ощущение, что вождь все же обладал силой, противостоящей не только пулям, но и стихии: «В битве… он медленно проезжал на коне перед строем белых. Солдаты палили по нему, но ни одна пуля в него не попала. Они либо пролетали мимо, либо отскакивали. На нем был священный головной убор, обладавший мощной магической силой…» Летописец попытался по-своему ответить на интересующий нас вопрос – откуда такое чудесное свойство? «Он получил магическую силу, когда мы стояли на Гуз-Крик, впадающем в реку Танг в ее верховьях. Недалеко находилось озеро со священной водой. На заре Римский Нос разделся, сделал из бревен плот и выехал на озеро… В ту ночь началась буря. Сверкала молния, и гром сотрясал всю землю. Друзья Римского Носа боялись, что он утонет, и рано утром два человека пошли проведать его. Он лежал на плоту, который мирно раскачивался на воде… На четвертую ночь буря была ужасной – такой чейенны никогда не видели. Они боялись и за себя, и за находившегося на плоту юношу. Град побил наши типи и разогнал наши табуны. Все решили, что град забьет его насмерть. Когда земля озарилась утренним светом, два человека взобрались на холм, чтобы осмотреть поверхность воды. Римский Нос так и лежал на плоту, и они помогли ему сойти на сушу. Ни одна градина не задела его тела, и ни одна капля не коснулась его».

25 июня 1876 года. Вот как описывал разгром 7-го кавалерийского полка, находившегося под командованием известного ненавистника индейцев, генерала Джорджа А. Кастера, у Литтл-Бигхорн, индеец племени сиу по имени Железный Ястреб: «С нами был очень храбрый чейенн. Его голову украшал военный головной убор из перьев пятнистого орла, на плече была надета пестрая накидка из кожи какого-то животного, крепилась она тоже пестрым поясом. Он в одиночку направился к холму, а мы в отдалении следовали за ним. Вдоль гребня выстроились солдаты, которые спешились и держали своих лошадей под уздцы. Чейенн покружил перед ними, подъезжая совсем близко, – солдаты непрерывно обстреливали его. Потом он вернулся к нам с криком: "А! А!" Кто-то спросил: "Друг чейенн, в чем дело?" В ответ чейенн стал развязывать свой пестрый пояс, и когда он встряхнул его, с пояса посыпались пули. Этого прекрасно сложенного воина оберегала священная сила, потому он был неуязвим для солдат…»

Выдающийся вождь племени оглала-сиу, Бешеный Конь, один из вдохновителей победы над генералом Кастером, был также неуязвим. Так его описывает Стоячий Медведь в книге «Мой народ сиу»: «Ни одна пуля, ни одна стрела не пронзили его тела. Даже лошадь, на которой он скакал, никогда не была ранена… В битве у Литтл-Бигхорн он первый бросился навстречу врагу. Проскакал мимо шеренги солдат с одного конца до другого, они все прицелились в него и выстрелили, но ни одна пуля не ранила ни всадника, ни его лошадь. Так он проскакал несколько раз и, как всегда, остался невредимым…» Однако это не спасло его в сентябре 1877 года, когда его застрелили во время ареста в форте Робинсон.

1890 год. Последняя война степных индейцев, последняя проигранная битва у ручья Вундед-Ни. Здесь свои чудодейственные свойства проявил святой пророк племени сиу – Черный Лось, который также мог отвращать вражеские пули. При бое отряда Большой Ноги с солдатами окрестные индейцы, слышавшие выстрелы, поспешили к месту сражения. Одну группу вел Черный Лось. У него не было ружья, но он держал прямо перед собой священный лук. Атаковав непрерывно стрелявших солдат, Черный Лось и его люди не получили ни единой царапины. Об этом племени известно, что в нем были особые воины. «Те, кто владел магической силой», у сиу назывались «вакан» – таинственные. Изредка они демонстрировали соплеменникам свои возможности. Раскрасившись особым образом и прикрывшись лишь набедренными повязками, со священными свистками-флейтами на груди, «вакан» выстраивались в цепочку и шли навстречу стреляющим в них людям. При этом стрелы гнулись и ломались, а пули падали на землю, оказываясь сплющенными, у людей же не находили никаких повреждений. Тем не менее и такие неустрашимые и непобедимые сиу были вынуждены после этой битвы признать свое поражение. Это было последнее крупное сражение так называемых «индейских войн», в котором погибли 218 индейцев и 31 солдат.

А вот что произошло сравнительно недавно, весной 1973 года. К тому моменту прошел целый век относительно мирного сосуществования коренных индейцев и пришлых бледнолицых. И вот печально известное вооруженное восстание индейцев сиу в местечке Вундед-Ни в Южной Дакоте, США. И тут вновь проявилось забытое было индейское искусство избегать попадания пуль. Из газет известно, что во время многочисленных перестрелок с правительственными войсками были человеческие жертвы, в том числе и с индейской стороны, но в священное типи индейцев, стоявшее посредине поселка, не попала ни одна пуля. Известно, что внутри него проводились культовые церемонии, которыми руководил современный религиозный лидер сиу – Вороний Пес…

Разумеется, о степени достоверности этих и других индейских сообщений стоит оговориться отдельно, в них совсем не исключена возможность появления «слегка приукрашенных» подробностей. Известно, что пожилые индейские информаторы любили «вспомнить молодость» перед назойливыми журналистами и дотошными историками. Они частенько дополняли минувшие события собственными фантазиями, а порой и плели откровенную чушь, а если разговор велся при плохом переводчике или при помощи языка жестов, да еще и с падким на сенсации борзописцем, то научную ценность «исследования» можно было предсказать заранее. Но! Даже если отбросить 99 процентов всех сообщений о неуязвимости индейских воинов и шаманов, все равно их слишком много, чтобы считать все ложью и отмахнуться от удивительных фактов. Тем более что подобные истории неоднократно повторялись практически во всех войнах человечества…

БРОНЕНОСЕЦ ПРОТИВ ДЖОНОК

В 1873 году вопрос о сюзеренной власти Китая над Аннамом (Вьетнамом) привел к серьезному конфликту между Францией и Китаем, окончившемуся в 1883 году войной между этими государствами. О подробностях боевых действий в этой малоизвестной войне даже историки вспоминают нечасто, а ведь именно в ней Китай впервые выступил как на суше, так и на море с организованными по европейскому образцу вооруженными силами.

Франции предстояло решение новой задачи. Ее базой служил Сайгон, где имелись арсеналы и склады. Контр-адмирал Курбэ, назначенный в апреле 1883 года начальником морской станции в Тонкине, бомбардировал со своими судами внешние форты Хюэ с 18 по 20 августа 1883 года и в итоге занял их. По заключенному вскоре после этого договору Франция приобрела протекторат над Тонкином.

После этого произведенный в вице-адмиралы Курбэ начал борьбу с речными пиратами, или «черными флагами», отличавшимися хорошей организацией. Вскоре он отнял у них ряд городов – Бак-Нин, Хон-Хоа, Сон-Тай. С этого начались тонкинские экспедиции французов, стоившие им много жертв и надолго задавшие им работы. После длительных переговоров Китай, как сюзерен Тонкина, взялся опять за оружие, и его регулярные войска разбили истощенные зимним походом французские отряды.

В конце июля министерству Ферри удалось все же склонить Китай к уступкам. Он вновь признал Тяньцзиньский договор от 11 мая 1864 года устанавливавший следующие положения: Франция охраняет южные границы Китая, который убирает оттуда свои войска; Китай признает договоры, заключенные между Францией и Аннамом; Франция содействует заключению новых торговых договоров между Китаем и Аннамом.

Пока контр-адмирал Леспес удерживал китайские суда на севере, Курбэ собирал свою эскадру на юге, собираясь оказать давление на китайцев у Фучау. Все отдельные отряды французских судов, находившихся на Востоке, были собраны в одну «Эскадру Дальнего Востока» под его командой.

В конце июля эта эскадра собралась у Фучау в следующем составе: 4 броненосных крейсера (12 орудий), 5 крейсеров I ранга (15 орудий), 7 крейсеров II и III ранга (6–8 орудий), 5 канонерок (3–4 орудия) и 3 больших транспорта (2 орудия). Дальнейшие подкрепления вышли из Франции только в начале января 1885 года под командой контр-адмирала Рьенье, а именно: 1 броненосный крейсер, 3 крейсера I ранга, 2 канонерки, 2 миноносца и 1 вспомогательный крейсер. Миноносцы перевозились на Восток на палубе больших транспортов и спускались на воду по прибытии в Сайгон.

12 июля 1884 года Ферри предъявил Китаю ультиматум вследствие неожиданного нападения китайцев у Баклэ. Срок ответа на него был продолжен до 2 августа. Но Китай на уступки не пошел.

Тогда французы решили занять северные порты Формозы: Килонг и Тамсуй. Французское правительство остановило свой выбор именно на этих портах по следующим причинам: в северных портах Формозы находились богатые угольные копи, дававшие 1,5 миллиона франков дохода. Укрепления там были слабые, войск имелось немного, на таком уединенном острове почти не приходилось считаться с интересами и правами нейтральных держав. Курбэ немедленно вышел из Фучау на Формозу, не имея, однако, точных сведений об ожидавшем его там положении. Приказ о начале активных действий пришел с запозданием. Из-за этого французские суда оставили на своем пути к югу нетронутыми северные китайские флотилии у Чифу и Вузунга, среди которых находилось 9 канонерских лодок с крупными орудиями.

5 сентября адмирал Леспес бомбардировал с 5 судами укрепления Килонга, лежавшие в глубине бухты. Высаженный им десант был отбит – ему не удалось занять копи, находившиеся недалеко от места высадки. Эти действия не произвели никакого впечатления на китайцев, поэтому Франция решилась принять более энергичные меры.

Вечером 22 сентября Курбэ получил приказание уничтожить китайскую эскадру и арсенал в Фучау. Однако при большом протяжении китайского побережья нечего было и думать о полной его блокаде. Возможность каких-либо действий против Таку-Тяньцзиня пока что также была исключена за недостатком войск, и французам оставалось только напоминать о себе захватом и уничтожением в разных местах китайского государственного имущества. Театром военных действий они избрали среднюю часть побережья, до устья Янтсекианга.

Морские силы китайцев состояли из следующих судов: 4 крейсера, 4 авизо, 2 канонерок так называемого класса «Альфа» и одной канонерки другого типа. Вооружение всех этих судов состояло из 47 орудий, в числе которых находилось 25 крупнокалиберных пушек (16–25 см); мелких скорострельных пушек у китайцев не было. Кроме того, на рейде стояло 9 военных джонок с 700 человек, 7 паровых катеров и 3 большие шлюпки, вооруженные шестовыми минами, а также большое количество брандеров.

К 23 августа прошло уже пять недель с того момента, как Курбэ стал на этом рейде, ожидая со дня на день приказания из Парижа начать военные действия. Противник его усиливался с каждым днем, и положение французского адмирала становилось далеко не безопасным, тем более что главные укрепления на реке Мин лежали ниже по течению, практически на пути его отступления. Поэтому в случае поражения и отступления ему пришлось бы еще прорываться мимо этих фортов. Он прошел их еще в мирное время и, занимая позицию на этом рейде, твердо рассчитывал на немедленное решение правительства. Кроме французской эскадры на рейде Пагоды находились еще 3 английских и американское военное судно.

Эскадра Курбэ состояла из 4 крейсеров (в том числе один малый крейсер), 3 канонерок и 2 миноносцев; вооружение этих судов состояло из 58 орудий и большого количества мелких скорострельных пушек.

5 паровых катеров были назначены исполнять обязанности истребителей миноносцев. Ниже по течению, в самом узком месте реки, находились еще крейсер и авизо, чтобы препятствовать постановке мин и заграждений китайцами. Французские суда стояли полукругом вокруг острова Пагоды. Курбэ держал свой флаг на малом крейсере «Вольта». Команда очень страдала от сильной жары и была утомлена тревожным ожиданием дальнейших событий. Китайские суда, стоявшие почти совсем рядом с французскими, точно следовали их движениям и всем приготовлениям к бою.

Основываясь на своих точных наблюдениях, Курбэ выработал план действий и сообщил его своим командирам. Он состоял в следующем.

На следующий день, 23 августа, около 2 часов пополудни, с началом отлива суда должны были сниматься с якоря и держаться на месте самым малым ходом. По первому сигналу адмирала миноносцам предстояло броситься на китайские крейсеры, стоявшие выше по течению. По второму сигналу эскадра открывала огонь.

«Вольта» должен был поддерживать миноносцы и обстреливать военные джонки. Трем канонеркам следовало пройти под кормой «Вольты» и атаковать 3 канонерки и 3 авизо, стоявшие у арсенала. Три французских крейсера должны были действовать по трем ближайшим китайским авизо, находящимся на их левом траверзе, а «D'Estaing», стоявший крайним, должен был уничтожить неприятельские миноносцы.

Начало отлива было самым выгодным моментом для начала действий, поскольку большинство китайских судов становилось тогда кормой к французам, а три авизо, стоявшие ниже таможни, были бы достаточно заняты тремя большими крейсерами. Курбэ посчастливилось в том отношении, что ставшие уже недоверчивыми китайцы не использовали выгодное для них положение во время прилива, около 10 часов утра. Заблаговременно Курбэ известил консулов и командиров военных судов о предстоящей атаке.

В 10 часов утра было передано объявление войны вице-королю в Фучау.

В течение утра китайцы готовились к бою, что немало волновало адмирала, который приказал своим судам также приготовиться к бою, не возбуждая внимания китайцев. В половине второго пополудни, на обеих эскадрах прислуга стояла у орудий; через 15 минут все французские суда снялись с якоря. Китайцы немедленно последовали их примеру. Солнце страшно пекло, все замерло в тревожном ожидании – наступил решительный момент.

Вдруг одна из китайских миноносок бросилась в атаку на «Вольту». Курбэ быстро приказывает поднять условленный сигнал, и оба французских миноносца дают полный ход вперед. В этот момент раздается преждевременный выстрел с марса одной из канонерок, что заставляет Курбэ поднять второй сигнал, чтобы открыть огонь раньше китайцев, хотя он, собственно, хотел выждать результата атаки миноносцев.

Бой разгорелся сразу по всей линии. Через полминуты после первого выстрела у ближайшего китайского крейсера «Yang-Woo» раздается взрыв мины, пущенной с французского миноносца, быстро прошедшего 500 метров, отделявших его от крейсера. Последний успел после взрыва выброситься на берег. В миноносец попал снаряд, повредивший котел, и его понесло по течению.

Тем временем атака второго миноносца другого крейсера не удалась, и его тоже понесло по течению. Вооруженные шестовыми минами баркасы немедленно бросились в атаку на этот крейсер – «Foo-Sing», у винта которого взрывается мина. Французы сделали попытку взять его на абордаж, но он был сильно поврежден и быстро затонул.

В этот момент раздаются выстрелы крупных орудий. Это подошел броненосный корвет «Triomphante» (6 орудий). «Вольта» громит правым бортом севший на мель «Yang-Woo», а левым расстреливает военные джонки, отвечающие сильным ружейным огнем. Все три канонерки поднимаются вверх по реке. Кругом все окутано густым пороховым дымом, в котором три больших крейсера поддерживают правым бортом сильный огонь по береговым батареям, и левым – по неприятельским авизо. Через полчаса, в 2 часа 25 минут пополудни, бой был окончен, а пороховой дым медленно рассеялся.

Французские суда, за исключением миноносца № 45, обошлись без серьезных повреждений. Китайская эскадра была уничтожена; военные джонки частью затонули, частью сгорели, команда их погибла. Подобная же участь постигла брандеры и две большие джонки с войсками. «Yang-Woo» был охвачен пожаром; транспорты, стоявшие у арсенала, были уничтожены, две маленькие канонерки выбросились выше по течению на берег. Обе канонерки типа «Альфа» получили в бою серьезные повреждения, их понесло вниз по реке, где они были уничтожены «Triomphante»; одна из них затонула. Три авизо, сражавшиеся с крейсерами, пытались уйти задним ходом, но, потерпев тяжелые аварии, сдрейфовали вниз по реке.

Через несколько минут, когда дым немного рассеялся, береговые батареи вновь открыли огонь, но к 5 часам и их заставили замолчать. В 3 часа дня на поверхности не было уже ни одного китайского судна – все они потонули, выбросились на берег или сгорели. В 5 часов французы стали на якорь вне досягаемости огня фортов; немедленно были отправлены вооруженные шлюпки для уничтожения китайских минных катеров, нашедших себе убежище за таможенными складами.

Целую ночь французам пришлось быть настороже, потому что китайцы пускали по течению брандеры. Большинству судов пришлось до четырех раз за ночь сниматься с якоря. В 9 часов прошел таким образом горящий транспорт, сопровождаемый двумя джонками; как эти, так и следующие брандеры были уничтожены. Китайцы потеряли 5 командиров, 39 офицеров и 2000 матросов и солдат. Французы – только 6 человек убитыми и 25 ранеными.

В итоге после нескольких сражений Китай в 1885 году подписал Тяньцзиньский мирный договор, по которому фактически признал захват Вьетнама Францией.

Конечно, разбирая эту войну и отдавая должное мастерству французского адмирала, не следует забывать, что Китай тогда находился в самом начале своего военного развития и не умел еще скоординировано вести действия своих сил, а также и то, что морские силы Китая были далеко не достаточными, если принять во внимание громадное протяжение его береговой линии и отсутствие хорошо оборудованных и защищенных опорных пунктов.

КОМУ БЫЛА НУЖНА РУССКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА?

(По материалам А. Бондаренко.)

Русско-японская война, начавшаяся в далеком 1904 году… Кто бы сейчас сказал, почему эта война началась, кому и для чего она была нужна, почему именно так все получилось? Вопрос отнюдь не праздный, ибо отголоски событий, теперь уже столетней давности, тем или иным образом отзывались в судьбе России на протяжении всего XX века.

На первый взгляд все тогда началось внезапно и неожиданно.

«Ко мне подошел полковой адъютант и молча передал депешу из штаба округа: "Сегодня ночью наша эскадра, стоящая на внешнем Порт-Артурском рейде, подверглась внезапному нападению японских миноносцев и понесла тяжелые потери", – писал в своей книге «Пятьдесят лет в строю» генерал-лейтенант Алексей Алексеевич Игнатьев. – Этот официальный документ вызвал прежде всего споры и рассуждения о том, может ли иностранный флот атаковать нас без предварительного объявления войны? Это казалось столь невероятным и чудовищным, что некоторые склонны были принять происшедшее лишь как серьезный инцидент, не означающий, однако, начала войны. К тому же не верилось, что какая-то маленькая Япония посмеет всерьез ввязаться в борьбу с таким исполином, как Россия». Молодой ротмистр граф Игнатьев в ту пору командовал эскадроном в лейб-гвардии Уланском полку, и Дальний Восток, на котором ему вскоре было суждено воевать, казался из Петергофа бесконечно далеким. Зато людям в более высоких чинах война с Японией представлялась не только реальной и даже неизбежной, но и, более того, они провидели ее ход заранее!

«С января 1900 года в Морской академии начались занятия военно-морской игры с целью проверки нашей боевой подготовки на Дальнем Востоке, – рассказывает в книге «На службе трех императоров» генерал от инфантерии Николай Алексеевич Епанчин. – Это было сделано по особому желанию Государя; старшим посредником был назначен адмирал Рожественский (тот самый, который в мае 1905 года приведет к Цусиме Вторую Тихоокеанскую эскадру), я был назначен посредником по сухопутной части. Для участия в этих занятиях я пригласил нашего военного атташе в Японии полковника Генерального Штаба Самойлова, находившегося временно в Петербурге; он основательно изучил японскую армию и был вполне в курсе японских военно-морских дел. Он считая, что при тех условиях, в которых находятся наши войска и наша эскадра на Дальнем Востоке, при слабой провозоспособности Сибирского пути, трудности сосредоточения достаточных сил и снабжения их нам крайне трудно будет вести успешно военные действия против японской армии и японского флота, которые он оценил как очень серьезного противника. Об этом он доносил военному министерству, но его донесениям не давали должной оценки… Занятия проводились весьма серьезно и тщательно. Замечательно, что адмирал Вирениус, командовавший японской стороной, решил начать военные действия без объявления войны, как это и было сделано японцами в январе 1904 года, ровно через четыре года… После удачного «нападения» на русскую эскадру у Порт-Артура «японцы» высадились у Дальнего и обложили Порт-Артур…»

Разве не удивительно, как разыгранное на картах в 1900-м, сбылось в 1904—1905 годах? Получается, что противник поступал именно так, как и предполагалось! Хотя есть вариант, что подробный отчет об этой игре, выпущенный под грифом «весьма секретно», оказался в руках японской разведки и был использован японским командованием в качестве сценария грядущей войны.

Впрочем, необходимо уточнить, из-за чего же эта война случилась.

В изданной перед Первой мировой войной в качестве пособия для слушателей Николаевской Инженерной академии книге инженер-полковника А. фон Шварца «Осада Порт-Артура» четко говорится: «Ход естественного развития Русского государства издавна двигал его в сторону наименьшего сопротивления – на восток, к берегам Тихого океана. В середине XIX столетия Россия приобрела Южно-Уссурийский край с гаванью, где был основан Владивосток. Но гавань эта замерзала и не могла служить хорошим портом для Сибирской магистрали, к постройке которой было приступлено в 1891 году. Необходимо было приобрести гавань незамерзающую, открытую для судов круглый год. Таковую можно было найти только на юге: в Корее или на Китайском побережье Тихого океана».

Гавань действительно искали. И нашли – Порт-Артур и Дальний (Далянь), которые в 1898 году Россия арендовала у Китая на четверть века. Все было бы хорошо, если бы на Дальнем Востоке не пересеклись интересы сразу многих государств – Англии, Франции, Германии да еще, естественно, Японии, воевавшей с Китаем в 1894—1895 годах и прибравшей к своим рукам Ляодунский полуостров. Европейцам это не понравилось, и они вежливо попросили японцев убираться к себе на острова, ограничившись полученной с Китая контрибуцией.

Вот тут надо сделать маленькое отступление. К сожалению, русские государи еще со времен Александра I, а то и раньше, почему-то были уверены, что на Западе Россию любят и всячески пекутся о ее интересах. Вот и Николай II решил, что его дальневосточная политика будет и далее поддержана европейскими державами, а потому в 1900 году ввел свои войска в Маньчжурию. На самом деле поддержал его только германский кузен – Вильгельм II, и то лишь потому, что ему было очень выгодно, чтобы русские войска перетягивались с Запада на Восток. Прочие же государства Европы да еще и США, которые, во-первых, сами хотели поживиться за счет китайских и корейских территорий и, во-вторых, опасались усиления России, не только выступили против «русской экспансии», но даже стали помогать Японии.

Возможность решить все миром существовала. Это понимали и японцы, поэтому в Петербург приехал маркиз Ито, предложивший от имени японского императора разделить сферы интересов: Япония обосновалась бы в Корее, Россия – в Маньчжурии. Однако такое предложение принято не было, поскольку у России в Корее имелись свои интересы. Точнее, не у России, а у частного капитала, который, как нередко происходит и сегодня, вмешался в дело, всегда готовый осваивать чужие богатства в своих интересах.

Дело в том, что еще в 1902 году появился некий А.М. Безобразов, камергер и статс-секретарь, организовавший в Петербурге авантюристический кружок, в состав которого входили великий князь Александр Михайлович и ряд других весьма влиятельных личностей. Безобразов предложил царскому правительству купить у одного разорившегося русского купца принадлежащие ему лесные концессии в Северной Корее на реке Ялу. Он сумел убедить высокопоставленных чиновников в том, что это позволит, во-первых, сосредоточить на концессиях под видом рабочих войсковые части, на которые могла бы быть возложена задача по первоначальному удержанию японцев на случай войны, во-вторых, захватить прилегающий к реке Ялу район, якобы богатый золотыми россыпями, которые могли быть обращены в собственность романовской фамилии.

После неудачных переговоров маркиз Ито поспешил в Лондон, где было подписано англо-японское соглашение, направленное против России.

Еще одним нюансом было то, что государь Николай II, неумолимо терявший популярность у своих подданных, прекрасно понимал положительное значение «маленькой победоносной войны». Однако он никогда не являлся стратегом, хотя судьба еще заставит его в 1915 году взять на себя роль Верховного Главнокомандующего. Царь не мог предвидеть всех трудностей предстоящей войны. Из Санкт-Петербурга, столицы казавшейся могущественной в то время России, Япония виделась чем-то очень маленьким и весьма отсталым…

И, как теперь известно, не только из Петербурга. Вот свидетельство генерала Гамильтона, главного представителя английской армии при нашем противнике в Русско-японскую войну. Его «Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны 1904—1905 гг.» вышла в Англии в 1906 году и в том же году (!) была переведена и переиздана в России: «Интересно отметить то наличие впечатлений, которое производил на Японию и Англию целый ряд опубликованных в то время небылиц про Россию и ее будущие успехи на Дальнем Востоке. Как часто и авторитетно уверяли нас в Англии, что Россия прочно утвердилась в Маньчжурии, что Маньчжурия уже стала Россией… Как же поступила Япония? Она вдумчиво, внимательно обсудила истинное положение вещей и пришла к совершенно обратному заключению… Как легко было привести Россию в состояние сладкого усыпления прессой и общественным мнением Запада! Удивительно, как Россия не могла разгадать истинного могущества Японии, выражавшегося хотя бы в той непреклонности, с которой Япония, несмотря на всю свою умеренность, настаивала на важнейших для ее будущности требованиях, или в той решимости ее при начале военных действий… С каким понятным пренебрежением должна была смотреть Япония на все эти уверения и убаюкивания! Я думаю даже, что все это входило в ее планы».

Далее Гамильтон сообщал о встрече в Токио с одним весьма высокопоставленным лицом, которое «в виде доказательства особого расположения и доверия» передало генералу «подробный отчет о численности русской армии. Этот отчет, или, точнее, дислокация точно определяла как места расположения, так и боевой состав каждой из войсковых частей, расквартированных к востоку от озера Байкал… К ней были приложены документы, указывающие в подробностях число людей, орудий и лошадей, прибывших на театр военных действий… Я был поражен всем этим количеством точных цифр, а также и внушительной силой русской армии. Предполагалось, что имеется налицо 180 батальонов полного состава, а вместе с кавалерией, артиллерией и инженерами русские силы в Маньчжурии исчислялись до 200 000 человек. Я послал в Англию этот документ, однако… в нем не было ни слова правды».

Японские спецслужбы по всем направлениям поработали на славу! Они скрывали собственные знания даже от своих союзников, чем обеспечили грядущий успех. В частности, японский штаб отлично знал, что численность мобилизованной русской армии к 1 мая едва достигала 80 000 человек. Известно было и ее материальное и моральное состояние.

По свидетельствам современников, материальное обеспечение офицеров строевых частей было намного ниже уровня содержания средней прослойки чиновничества. Это способствовало тому, что в армейские учебные заведения шла молодежь, часто непригодная для другой общественной деятельности. Военный министр Куропаткин утверждал, что офицеры, наиболее подготовленные и развитые, бежали из строевых частей, устраивались в жандармы, земские начальники и даже надевали полицейский мундир…

По словам генерала Игнатьева: «Молодое поколение офицеров привыкло исполнять военную службу, как всякое другое ремесло мирного времени; в них больше воспитывали чувство верности престолу, чем чувство тяжелой военной ответственности перед Родиной…»

Если офицер перестает чувствовать себя именно офицером, начинает завидовать тому самому статскому чиновнику, которого люди военные в те времена презирали, – армия заканчивается. Служба – это не только оружие, чины и мундиры, но прежде всего это воинский дух, армейская романтика, презрение к смерти и, как следствие перечисленного, ощущение собственного превосходства над любым, не имеющим чести принадлежать к военному сословию.

С солдатами дела обстояли еще хуже. Генерал Епанчин свидетельствует, что со времени введения общей воинской повинности в 1874 году «армия уже не была, как прежде, кастой, когда солдат служил почти всю жизнь; настроение народных масс сильно изменилось, даже и у нас, и появилась широкая подпольная пропаганда. А при таких условиях надо было основательно призадуматься – следует ли рисковать войной, а стало быть, и возможностью неудачи… Когда наши воины защищали родную землю, когда они шли защищать христиан от "бусурман", они понимали необходимость войны. Не то было при войне с Японией: почти никто не понимал необходимости этой войны».

О недальновидности русских политиков и генералов говорят многие факты. Например, тот, что воюющая армия была связана с Россией всего лишь одной железнодорожной линией: от Харбина на Мукден, на Ляоян и на Порт-Артур. По этой одноколейке в течение двух лет осуществлялось все ее снабжение.

Или тот, что русскую Маньчжурскую армию возглавил генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин, военный министр. Это было созвучно 1812 году, когда во главе 1-й Западной армии встал военный министр генерал от инфантерии М.Б. Барклай-де-Толли. Однако если Михаил Богданович имел богатый боевой опыт, то Алексей Николаевич обратил на себя внимание под Плевной, когда был капитаном Генерального штаба и состоял при Скобелеве… Это дало возможность остроумному генералу М.И. Драгомирову так прокомментировать назначение генерала Куропаткина: «Может быть, это и хорошо, только вот кто там за Скобелева?» Скобелева, к сожалению, не нашлось.

Как следствие, в ночь на 27 января 1904 года японцы без объявления войны напали на русскую эскадру, стоявшую на рейде у Порт-Артура. В результате минной атаки были подорваны два лучших русских броненосца и крейсер…

Можно, конечно, поверить и понять, что война оказалась неожиданностью для стоявших в Петергофе лейб-уланов. Но почему нападение оказалось внезапным для моряков Артурской эскадры и русского командования на Дальнем Востоке?

Итак, XX век начался Русско-японской войной. А следом шла Первая русская революция…

ЧТО ПОМЕШАЛО ЯПОНЦАМ УДАРИТЬ ПО ВЛАДИВОСТОКУ?

(По материалам В. Кулинченко.)

Когда Япония в 1904 году начала войну с Россией внезапным нападением на русскую Тихоокеанскую эскадру, стоявшую на рейде Порт-Артура, она преследовала далеко идущие цели. В частности, после разгрома русской армии под Ляояном в августе 1904 года планировался захват не только острова Сахалин, Маньчжурии, но и русского Дальнего Востока. Естественно, для воплощения в жизнь этих замыслов был неизбежен удар по Владивостоку, однако он не состоялся. По какой причине?

Даже сегодня на данный вопрос историки дают различные ответы, но при этом мало кто анализирует роль в защите Приморья русских подводных лодок, пусть еще несовершенных, но уже тогда представлявших серьезную угрозу неприятельскому флоту.

Сами японцы, хорошо понимая значение субмарин, к тому времени включили их в состав своего военно-морского флота. Однако они еще не были готовы к боевым действиям и никакого участия в войне не принимали. И только русские на примитивных подводных лодках могли рискнуть выйти в море и искать противника… Удивительно, но в таких условиях даже намек на возможность появления русских подводных лодок во время боевых действий при Порт-Артуре сковывал операции врага.

Новое подводное оружие в российском флоте положительно приняли далеко не все, особенно сановные и высшие офицеры. Немногие сразу поняли особую его силу и возможности. Среди этих немногих был капитан II ранга Вильгельм Витгефт. Еще в 1889 году его направили в длительную командировку за рубеж для изучения субмарин и минного дела. В 1900 году, будучи контр-адмиралом, Витгефт обратился с докладной запиской к командующему морскими силами Тихого океана. Он писал, что хотя подлодки еще неудовлетворительны в боевом отношении, они уже являются оружием, «оказывающим сильное нравственное влияние на противника». Вильгельм Витгефт просил в порядке опыта установить на старых подводных лодках Джевецкого с педальным приводом постройки 1881 года торпедные аппараты и прислать их на Дальний Восток. Причем доставку осуществить на судне Доброфлота с обязательным заходом в Японию, чтобы подлодки были там замечены. Что и было проделано: в конце 1900 года пароход «Дагмар» доставил субмарины.

Прозорливый морской офицер оказался прав! Когда в апреле 1904 года у Порт-Артура на минах подорвались броненосцы «Ясима» и «Хацусе», японцы посчитали, что их атаковали субмарины, и вся японская эскадра долго и яростно стреляла в воду. Тут же для пущего психологического давления на противника Витгефт – тогда командующий эскадрой – приказал дать радиограмму о том, что адмирал якобы благодарит экипажи субмарин за удачную операцию. Естественно, японцы перехватили это сообщение и «приняли к сведению». Однако на деле еще до начала войны русские пытались развернуть в Порт-Артуре подводные силы, но это не получилось.

29 января 1904 года во Владивостоке на крейсере «Громобой» состоялось первое в мире совещание по вопросу боевого использования подводных лодок. Председательствовал на нем начальник отряда крейсеров контр-адмирал Карл Иессен. Доклад делал лейтенант Плотто. Совещание приняло два варианта возможного применения субмарин, причем оба носили наступательный характер и предусматривали операции по нарушению японского судоходства в Корейском проливе.

Столь дерзкий замысел, к сожалению, не соответствовал уровню подготовки экипажей и техническому состоянию подлодок того времени. По этим причинам оба плана и оказались нереализованными. К тому же никто тогда еще не представлял, на что способны лодки и как они должны действовать. Об этом свидетельствует отчет командира подводной лодки «Сом» лейтенанта князя Владимира Трубецкого: «…главной причиной бездействия лодок было то, что лодками по существу никто не руководил, а тем командирам, которые хотели что-либо сделать, инициативы не давали». К этому надо добавить, что техническое несовершенство подводных лодок усугублялось их разнотипностью – строили субмарины разные фирмы, отечественные и зарубежные, которые вдобавок не всегда четко выполняли условия договоров.

Тем не менее 1 января 1905 года приказом командира Владивостокского порта из подлодок был сформирован «отдельный отряд миноносцев», входивший во Владивостокский отряд крейсеров. Начальником отряда из 8 субмарин стал командир подлодки «Касатка» лейтенант Плотто. Лодки в июне–июле 1905 года, закончив практическую подготовку личного состава, начали нести дозорную службу у островов Русский и Аскольд, оставаясь там целыми сутками. Так начинались автономные плавания субмарин, которые сегодня исчисляются месяцами. По мере накопления опыта и тренировки экипажей корабли выходили и в более отдаленные районы.

В конце апреля 1905 года русское командование получило агентурные сведения о готовящемся походе японских крейсеров к бухте Преображения. 29 апреля туда срочно направились лодки «Дельфин», «Касатка» и «Сом». Две первые шли вместе, а «Сом» отстал и совершал поход самостоятельно. В 70 милях от Владивостока, у мыса Поворотный, сигнальщик этой лодки заметил два японских миноносца. Командир лодки князь Трубецкой приказал погружаться, на что требовалось около 5 минут.

Неприятельские корабли обнаружили субмарину, открыли огонь и пошли на таран, но лодка ушла на глубину 12 метров и сумела оторваться. Командир начал маневрирование для выхода в атаку. Миноносцы стали отходить к югу. Наблюдая за ними в перископ, «Сом», подвсплыв в позиционное положение и приготовив торпеды, продолжал сближение. Внезапно на море опустился туман, а когда он рассеялся, враги были уже далеко. И хотя боевого столкновения не получилось, этот эпизод имел немаловажные последствия: японцы убедились, что русские подводные лодки выходят далеко в море, а значит, надо держать ухо востро.

В конце Русско-японской войны во Владивостоке находилось 13 подводных лодок, которые часто простаивали на ремонте. Но благодаря усилиям экипажа и командиров как минимум две субмарины всегда были готовы выйти в море. Все приходилось делать впервые, даже придумывать командные слова для управления. Заботы о подводниках не было никакой – только беспричинный адмиральский гнев.

9 февраля 1905 года японский отряд из крейсера и большого числа миноносцев неожиданно показался в районе Владивостока. Комендант крепости приказал всем субмаринам немедленно атаковать неприятеля: «Предлагаю вам выйти в море, а больше никаких объяснений от вас принимать не желаю!» В этом еще раз сказалось непонимание возможностей субмарин того времени.

Немногим раньше, в 1904 году, лейтенант Янович переделал одну из подлодок Джевецкого по своему проекту. Особенность этой лодки, получившей имя «Кета», заключалась в том, что она несла боевую службу в полупогруженном положении, оставляя на поверхности небольшую рубку, но в случае необходимости могла нырнуть на глубину до 3 метров, продолжая движение под водой. Экипаж «Кеты» состоял всего из трех человек, и ее можно считать прототипом современных сверхмалых подводных лодок. В состав флота «Кету» занесли в марте 1905 года в качестве «катера малой видимости». По железной дороге ее довезли до Амура, где Яновичу выделили деревянную баржу, приспособленную под плавбазу. На ней и отправили лодку в устье Амура, где «Кета» получила задачу по защите подступов к Николаевску-на-Амуре. 14 июня командир порта проверил готовность «катера», который через две минуты после приказа отошел от баржи и выполнил все назначенные маневры. 16 июня подлодка с баржей перешла в Татарский пролив для охраны судоходства.

31 июля 1905 года субмарине пришлось участвовать в успешном отражении высадки японского диверсионного отряда у мыса Лазарев. А на следующий день, находясь в море на траверзе мыса Погиби, «Кета» обнаружила два японских миноносца. Субмарина тотчас пошла на врага, но уже почти на дистанции торпедного залпа села на необозначенную мель. Атака сорвалась, но тем не менее она встревожила японцев, и больше их корабли не делали попыток зайти в Амурский залив.

До осени «Кета» несла дозорную службу в Татарском проливе, причем в сентябре лодка попала в шторм, который выдержала, а вот плавбаза-баржа затонула. Всего «катер-подлодка» прошла в 1905 году без аварий и поломок 948 миль и была списана только в 1908 году.

Не достигнув каких-либо значительных успехов, русские подводные лодки за время войны самим фактом своего существования удержали японцев от штурма Владивостока и воспретили им плавание в Амурском заливе.

По мнению многих экспертов и военно-морских историков, подводные лодки не только спасли Дальний Восток от нападения японской эскадры адмирала Камимуры, а после Цусимы – и всего флота Страны восходящего солнца под командованием адмирала Того, они заставили задуматься о значении нового морского оружия весь мир.

0

9

ТАИНСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ «ГЕБЕНА»

(По материалам В.И. Контровского.)

Четвертого августа 1914 года штилевую поверхность Средиземного моря к западу от Сицилии яростно вспарывали четыре крейсера: германские «Гебен» (под флагом командующего средиземноморской дивизией немецких крейсеров контр-адмирала Сушона) и «Бреслау» и британские линейные крейсера «Неукротимый» и «Неутомимый». Клубы тяжелого угольного дыма обильно пачкали чистое небо – корабли шли самым полным ходом, выжимая из своих машин все, на что они были способны.

Немцы шли посередине, а корабли флота Его Величества следовали за ними параллельными курсами, держась по бортам германских крейсеров. Строй клина, который образовала мчавшаяся на восток четверка, медленно заострялся – англичане мало-помалу проигрывали гонку. Снарядам уже тесно было в орудийных стволах, но пушки пока молчали: официально две империи еще не находились в состоянии войны. Хотя немецкие артиллеристы уже размялись: на рассвете германские корабли обстреляли алжирские порты Филиппвиль и Бон. Выпущенная крейсерами сотня снарядов особого вреда французам не причинила, но переполоху наделала. Так что с Францией Германия уже воевала, а вот с Англией – еще нет.

Командующий французским флотом вице-адмирал Буа де Ляперер своей основной задачей видел обеспечение своевременной и безопасной доставки в Европу корпуса алжирских стрелков. Германские дивизии, воплощая в жизнь план Шлиффена, рвались к Франции через Бельгию, и восемьдесят тысяч зуавов очень нужны были на фронте. Почти два десятка тяжелых кораблей французов вышли из Тулона в море со значительным опозданием (система оповещения о начале войны сработала со скрипом) и прибыли к берегам Алжира тогда, когда немцы оттуда уже ушли. Сосредоточившись на конвоировании транспортов, Ляперер плюнул на «Гебен» и не принял мер к организации его поиска. Если враг появится, то многочисленные пушки охраняющих караваны французских линкоров преподадут ему хороший урок, а если нет – так о чем тогда беспокоиться? «Гебен» избежал встречи с французским флотом, которая, скорее всего, стала бы роковой для германского корсара.

Если французы не сумели эффективно использовать свой собственный флот против «Гебена», то связь между английским и французским флотами оказалась и вовсе никудышной. Несмотря на имевшиеся предвоенные планы, должное взаимодействие двух флотов налажено не было. Ляперер и Милн (командующий британскими силами в Средиземном море) имели достаточно времени для того, чтобы обговорить все детали более чем вероятных совместных действий задолго до начала войны, но прямых директив от своих правительств адмиралы не получили. В результате…

Ни Милн, ни Ляперер не знали ровным счетом ничего о намерениях друг друга. Французы знали, что «Гебен» и «Бреслау» базируются на Мессину (как и предусматривал один из вариантов немецкого плана, разработанного на случай конфликта), однако не информировали об этом своих союзников. Еще 2 августа Милн получил от британского Адмиралтейства разрешение связаться со своим французским коллегой и договориться с ним об облаве на немцев, но посланная радиограмма дошла до адресата только через 24 часа. А встречную радиограмму от Ляперера Милн и вовсе не получил. Каприз радиотелеграфа? Может быть…

Новость о ночном обстреле немцами Бона и Филиппвиля облетела уже половину Южной Европы, а Милн узнал об этом лишь в половине девятого утра 4 августа: снова, надо полагать, какие-то помехи радиосвязи! А когда через час «Неукротимый» и «Неутомимый» встретили направлявшиеся к северным берегам Сицилии германские крейсера, англичане почему-то не сочли нужным оповестить об этом факте французов, горевших желанием поквитаться с врагом за обстрел алжирских портов.

Вице-адмирал Буа де Ляперер свой шанс упустил, однако шестнадцать двенадцатидюймовых орудий двух британских линейных крейсеров могли очень основательно повредить здоровью «Гебена» – не зря Сушон, гробя своих кочегаров, так старался оторваться от нежелательного эскорта. Преследование длилось семь часов, но команды «Открыть огонь!» английские комендоры так и получили. Из Лондона лишь приказали: «Держать "Гебен"!», но не более того.

Ситуация странная: в Европе уже полыхает война, Франция (союзник Англии!) в эту войну уже втянута, а пушки британских кораблей истекают хищной слюной от нетерпения, но молчат. Силуэт новейшего германского крейсера, грозы всего Средиземного моря, висит в прицелах «Неукротимого» и «Неутомимого», а английское Адмиралтейство с девичьей застенчивостью решило вдруг строго следовать формальным нормам международного права! Уж в чем-чем, а в неукоснительном следовании этим самым нормам флот Его Величества (и англичан вообще) никак нельзя обвинить – особенно если на карту ставились интересы Великобритании. Всего один пример: за несколько дней до описываемых событий Англия совершила акт самого настоящего пиратства, беззастенчиво реквизировав построенные на британских верфях для Турции (и полностью ею оплаченные) два дредноута и не испытав при этом ни малейших угрызений совести. «Гебен» был для английских адмиралов неизбывной головной болью (опасались, что германский линейный крейсер может вырваться через Гибралтар в Атлантику и наделать там много шума), представилась прекрасная возможность излечить эту хворобу раз и навсегда, а медики из состава флота Его Величества не спешат браться за скальпель. Вот ведь загадка…

Как бы то ни было, вторая по счету возможность отправить «Гебен» на дно морское была упущена. В 16.30 4 августа германский линейный крейсер от преследователей оторвался. Немцы поспешили прямиком в Мессину тем же путем, каким они прошли для атаки африканских берегов – надо было спешно грузить уголь. Крейсера Милна могли последовать за противником (уже за противником, поскольку после нуля часов 5 августа Великобритания наконец-то вступила в войну против Германии) и караулить его прямо у Мессины, но…

Снова «но»! Италия объявила о своем нейтралитете (сильно разочаровав этим своих партнеров по Тройственному союзу), следовательно, шестимильная зона итальянских территориальных вод оказалась закрытой для боевых кораблей воюющих стран. По этой причине английским линейным крейсерам запретили входить в Мессинский пролив. Британцы снова решили быть святее папы римского и выказать всемерное уважение к нейтралитету Италии.

Сушон в авральном порядке принял на рейде Мессины топливо с немецкого угольщика «Генерал», проигнорировал пресловутый нейтралитет итальянцев и форсировал пролив, а Милну с его тремя крейсерами (флагман эскадры «Несгибаемый» присоединился к «Неукротимому» и «Неутомимому») пришлось делать изрядный крюк и огибать всю Сицилию для возобновления погони. Правда, в хвост немцам вцепился мертвой хваткой английский легкий крейсер «Глостер», встретивший «Гебен» и «Бреслау» у южного выхода из Мессинского пролива, так что информация о местонахождении противника у англичан теперь имелась. И все-таки Милн не знал одного, но самого важного обстоятельства: а куда именно намерен следовать «Гебен»?

По мнению британского Адмиралтейства (и самого Милна), у Сушона было всего две возможности. Первая – направиться в Полу под крылышко австрийского флота (хотя Австрия, в свою очередь, еще не вступила в войну) и вторая – прорываться через Гибралтар и Атлантику в Северное море, домой, на соединение с германским флотом открытого моря. В первом случае немецкие крейсера добровольно заперлись бы в мышеловке Адриатики, которую наглухо заблокировали бы превосходящие силы англо-французского флота; второй вариант выглядел авантюрно-самоубийственным. И все-таки Милн опасался немецкого броска к Гибралтару и стремился перекрыть своими тремя лучшими кораблями именно этот путь.

А Сушон уже и думать забыл о какой-то там войне против транспортных коммуникаций союзников в Средиземном море и уж тем более в Атлантике. Еще 4 августа командующий средиземноморской дивизией крейсеров получил от Тирпица радиограмму с предписанием следовать в Стамбул. Из текста депеши следовало, что предварительная договоренность с турками достигнута. Похоже, кому-то пришла в голову мысль, что в разгорающейся войне «Гебен» способен сделать куда больше, нежели утопить пару-другую торговых судов с войсками и снаряжением и после этого геройски погибнуть в неравном бою (как случилось, например, с эскадрой графа Шпее у Фолклендских островов в декабре 1914 года). Однако 5 августа германское Адмиралтейство отменило свое предыдущее распоряжение: «Гебену» и «Бреслау» приказали идти в Полу, к австрийцам. Дело в том, что на самом деле с Оттоманской Империей договориться никак не удавалось: Блистательная Порта с расчетливостью старой профессиональной проститутки лихорадочно прикидывала, с кого же из двух соперников можно содрать побольше за свою благосклонность, и как при этом не получить по шее от отвергнутого. И все-таки немецкие корабли пошли на восток, несмотря на то, что в армии из полученных приказов к исполнению принимается последний.

В чем тут дело? Объяснение этому своему поступку, данное германским адмиралом в своих воспоминаниях, выглядит, мягко говоря, малоубедительным: «…в моей душе все восставало против ухода в Полу на милость австрийцев. И поэтому я решил, вопреки всем приказам, следовать в Стамбул». Так может объяснить свой побег из-под венца силком выдаваемая замуж невеста, но никак не военачальник высокого ранга, да еще принадлежащий к нации, известной всему миру своей поистине фанатичной дисциплинированностью.

Вечером шестого августа германские крейсера, преследуемые по пятам «Глостером», пересекали Ионическое море. Адмирал Милн, все еще не понимая конечной цели немцев, принимал уголь на Мальте и не слишком беспокоился о будущем: если немецкие корабли повернут в конце концов на запад, они неминуемо встретятся с тремя крейсерами англичан, на бортах которых написаны столь громкие имена. «Гебен» сильнее любого одного из них, двум британским линейным крейсерам придется попотеть, чтобы справиться с германцем, но против трех шансов у Сушона нет. «Бреслау» с его артиллерией калибром 102 мм в расчет можно не принимать, да к тому же у англичан против немецкого легкого крейсера имеются четыре аналогичных корабля. Кроме того, Милн полагал, что у входа в Адриатическое море германские крейсера могут быть успешно перехвачены эскадрой контр-адмирала Трубриджа.

Четыре броненосных крейсера Трубриджа – «Черный принц», «Защита», «Воин» и «Герцог Эдинбургский» – блокировали устье Адриатики. В 22.00 зоркий «Глостер» засек поворот отряда Сушона на восток. Несмотря на то, что немцы пытались забить радиопередачу с английского легкого крейсера, и Милн, и Трубридж об этом повороте узнали – на этот раз связь работала как положено.

Командующий эскадрой броненосных крейсеров понял: «Гебен» отнюдь не рвется в Адриатическое море. Проведя несложные расчеты, Трубридж убедился: если он двинется на юг, то перехватит германские крейсера. Но что дальше?

Шестнадцать 234-мм орудий британских крейсеров обладали гораздо меньшей дальностью стрельбы, чем десять 280-мм пушек немецкого линейного крейсера. Английские корабли уступали противнику также по бронированию и по скорости хода, так что Трубридж мог рассчитывать на успех только в ночном бою или в условиях плохой видимости. И он пошел на перехват вскоре после полуночи со своими четырьмя крейсерами и восемью эсминцами.

Шли часы, и решимость британского адмирала навязать противнику бой постепенно таяла. На Трубридже веригами висело предписание Адмиралтейства «избегать боя с превосходящими силами», причем определить, являются ли «Гебен» и «Бреслау» такими «превосходящими силами» должен был именно он, контр-адмирал Трубридж. В пятом часу утра английские броненосные крейсера прекратили поиск отряда Сушона, о чем Трубридж тут же сообщил Милну. Так из-за нерешительности британского контр-адмирала (которому достаточно было хотя бы повредить «Гебен» и тем самым уготовить ему печальную участь) была упущена третья возможность разделаться с роковым (как показали дальнейшие события) кораблем.

Тем временем неутомимый «Глостер» тенью следовал за «Гебеном», не обращая внимания на радиограмму Милна с «Несгибаемого», рекомендующую «прекратить погоню во избежание риска быть уничтоженным». Кэптен Келли, командир «Глостера», оказался достойным преемником славы моряков Дрейка и Нельсона: когда утром 7 августа Сушон послал «Бреслау» отогнать дерзкого соглядатая (не мог же немецкий адмирал идти к ожидавшему его среди островов Эгейского моря угольщику «Богадир» на глазах англичан!), «Глостер» тут же открыл огонь. Британский капитан рассчитал правильно: «Гебен» не бросил своего младшего брата и вмешался в поединок. Против мощных орудий линейного крейсера «Глостер» держаться не мог, Келли вышел из-под обстрела, однако возобновил преследование, как только «Гебен» лег на прежний курс. В недостатке упорства командира «Глостера» никто не смог бы обвинить: Келли прервал погоню только у мыса Матапан, подчиняясь категорическому приказу Милна.

Вскоре после полуночи английские линейные крейсера вышли с Мальты и после полудня 8 августа находились на полпути между Мальтой и Грецией. Снова появился шанс настичь и утопить неуловимый «Гебен»: германские корабли сначала долго петляли между островами Эгейского моря, а затем весь день 9 августа грузили уголь с «Богадира» близ острова Денуза. Но и четвертая – и последняя! – возможность также была упущена.

В 14.00 8 августа Милн вынужден был внезапно и резко остановиться, так как получил сообщение английского Адмиралтейства о том, что Австро-Венгрия объявила войну Великобритании. Это в корне меняло обстановку на театре военных действий, и британский командующий поступил совершенно правильно, немедленно собирая все вверенные ему силы в единый кулак – ведь из Адриатического моря вот-вот могли появиться три, а то и четыре новейших австрийских дредноута, каждый из которых превосходил по своей боевой мощи любой из линейных крейсеров Милна в полтора раза. Для англичан возникла реальная угроза быть отрезанными от Мальты – основной базы – и вынужденными принять бой в невыгодных условиях.

Ведя наблюдение за выходом из Адриатики, весь флот Милна простоял на месте целые сутки: до следующей радиограммы из Лондона. И в этой депеше сообщалось, что война Англии Австрией отнюдь не объявлена, а всего лишь (!) имело место досадное недоразумение: некий клерк Адмиралтейства (имя его так и осталось неизвестным) перепутал бланки заранее подготовленных разных радиограмм и передал в эфир ложное известие о начале войны между Англией и Австро-Венгрией. Случайность настолько дикая, что в случайность не хочется верить…

Адмирал Милн незамедлительно возобновил погоню за германским крейсером-призраком, но было слишком поздно. Английские корабли прибыли к Эгейскому морю только лишь ночью с 9 на 10 августа и потом весь день 10-го августа крейсировали у его границы в поисках противника, а противник уже в 17.00 того же дня подошел к Дарданеллам.

Адмиралу Сушону пришлось еще понервничать, пока военный министр Турции Энвер-паша, известный своими прогерманским настроениями, не дал под свою ответственность разрешения германским крейсерам войти в пролив. Более того, тот же Энвер-паша распорядился открыть огонь по английским кораблям, если те осмелятся преследовать немцев и войдут в сферу действия береговых батарей, прикрывавших Дарданеллы. Дело было сделано.

В турецких проливах демоном из преисподней, вызывавшим при взгляде на него чувство мистического трепета, возник корабль, одно появление которого принесло, как много позже сказал Черчилль: «…больше бедствий, крови, руин и неконтролируемых последствий, чем все другие военные корабли вместе взятые со времен изобретения корабельного компаса».

А события развивались лавинообразно.

Формально Турция приобрела германские корабли, присвоила им другие названия, подняла на их мачтах турецкие флаги и таким образом избавилась от претензий стран Антанты по поводу пребывания крейсеров воюющей страны в порту страны нейтральной.

Адмирал Сушон, пользуясь поддержкой ориентирующихся на союз с Германией влиятельных лиц в правящих кругах Турции, с завидной энергией прибрал к рукам все руководство турецким флотом и береговой обороной, фактически передав его немцам.

Высокая Порта по-прежнему, несмотря даже на присутствие в Стамбуле «Гебена» и «Бреслау», колебалась между «хочется» и «колется» и не торопилась влезать в кровавую кашу большой войны на чьей-либо стороне. И тогда Сушон (не «по зову сердца», конечно же, и не по собственной инициативе, а выполняя четкие приказы из Берлина) дерзко атаковал русские порты в Черном море (в том числе и Севастополь) на германских кораблях под турецкими флагами. Этот пиратский набег имел необратимые последствия.

31 октября 1914 года послы Антанты в Стамбуле потребовали свои верительные грамоты, 4 ноября Россия объявила войну Турции, а 5 ноября то же самое сделали Англия с Францией. Оттоманскую Империю втянули в европейскую свару, не очень-то и спрашивая на то согласия самих янычар и их султана. Впавшие в неконтролируемую панику турецкие сановники предлагали самые невероятные выходы из сложившейся ситуации, включая и заведомо неосуществимые (вроде ареста Сушона и разоружения «Гебена»), но все эти потуги оказались тщетными. Туркам недвусмысленно дали понять, что в ответ на любые силовые телодвижения с их стороны грозный выходец из преисподней парой бортовых залпов превратит сераль султана вместе со всеми его одалисками в груду щебня, обильно нашпигованную ошметками человеческой плоти. «Гебен» стоял на рейде перед беззащитным городом (береговые батареи фортов прикрывали только входы в Босфор и Дарданеллы, да и сами орудия этих батарей находились под контролем германских «военных советников») и не обращал внимания на истерические вопли его обитателей.

Черноморские проливы закрылись для торговых судов Антанты, отсекая Россию от военной помощи союзников. «Но если бы «Гебен» был атакован и задержан или потоплен 4 августа, сомнительно, вступила ли бы Турция в войну на стороне центральных держав, и весь ход исторических событий мог бы измениться» – так пишет британский историк Герберт Вильсон в своей книге «Линейные корабли в бою».

По своему воздействию на судьбы множества людей «Гебен» оказался едва ли не самым знаменитым и самым таинственным боевым кораблем во всей истории человечества: недаром его прозвали «Разрушителем империй» (как минимум двух – Российской и Оттоманской). Такой славы не удостоился никакой другой корабль.

И все-таки вряд ли стоит переоценивать влияние этого знаменитого крейсера, истинного исчадия ада, на ход и исход Первой мировой войны и особенного его роль в развитии роковых событий в России. Да, Россия очень нуждалась в помощи союзников. Да, страшные поражения Русской армии в 1915 году явились прямым следствием нехватки вооружения и боеприпасов. Но вряд ли ситуация изменилась бы кардинально, останься проливы открытыми.

«Мысль, что союзники могли снабжать Россию военным имуществом и тем помочь ей нанести немцам решительное поражение, была ошибочна, так как в это время у них самих на всех фронтах ощущался острый недостаток орудий и снарядов» – это тоже вышеупомянутый Герберт Вильсон, современник описываемых событий. Россия к 1914 году была самодостаточной страной, промышленность которой развивалась куда более бурно, чем в многих других странах. Отрезанная от снабжения извне, русская армия в 1916 году, уже после катастрофы года 1915-го, нанесла Австро-Венгрии такой удар, от которого та так и не смогла оправиться. Наивно полагать, что солдаты Брусилова шли в атаку с оглоблями и вилами! В российских арсеналах к концу семнадцатого года накопилось столько военного снаряжения собственного производства, что его хватило и белым, и красным, и зеленым на несколько лет гражданской войны – при впавших в полный паралич военных заводах.

Англо-французский флот настырно колотился в двери Дарданелл вовсе не для того, чтобы помочь истекающему кровью союзнику. Черноморские проливы представляли из себя лакомый кусочек, на который издавна зарились очень многие. Турция в стане врагов, у России нет сил самой захватить проливы – разве можно упускать такой замечательный шанс? Вперед!

История «Гебена» достаточно широко известна, и вряд ли стоило ее еще раз пересказывать только для того, чтобы добавить несколько страниц к уже написанным томам. Хочется обратить внимание на один странный факт: как вообще «Гебену» удался его отчаянный прорыв к Стамбулу?

Смелый и дерзкий замысел – это понятно; энергия главного исполнителя, адмирала Сушона, несомненно, в огромной степени помогла осуществлению этого замысла; но вот обстоятельства, сопутствовавшие самому прорыву…

Вполне объяснимы неудовлетворительная координация действий флотов Франции и Англии (в истории масса примеров, когда союзники не могли толком договориться) и промахи верховного руководства, но есть и непонятное.

Почему сбои радиосвязи проявлялись в самых ответственных случаях? Наиболее важные депеши или доходили до адресатов с большим опозданием, или не доходили вовсе. Что это за избирательность такая?

Почему все-таки англичане отпустили «Гебен» после семичасовой погони за ним 4 августа, так и не сделав по крейсеру ни единого выстрела?

Почему немцы прошли Мессинским проливом, а британские корабли не последовали за ними тем же самым путем?

Почему Трубридж, направившийся было на перехват «Гебена», не довел дело до конца? Если он не был уверен хотя бы в ничейном исходе предстоящего боя, зачем тогда вообще было трогаться с места?

Почему Милн приказал командиру «Глостера» прекратить наблюдение за «Гебеном»? В коротком бою английский крейсер легко вышел из-под огня немцев, значит, он с такой же легкостью уклонился бы и от других контратак, не прерывая при этом преследования. Знай англичане местонахождение врага, эскадра Милна у Денузы не оставила бы от «Гебена» даже обломков, попутно пустив на дно и «Бреслау». Германский линейный крейсер не мог двигаться к цели без угля, и его остановка для бункеровки была неизбежна. Но это если бы Милн не остановился в Ионическом море 8 августа…

Что это за загадочная история с якобы перепутанными радиограммами о начале войны между Великобританией и Австро-Венгрией? Депеши такого уровня важности не отправляются наобум, без тщательной проверки – это ведь не время свидания перепутать или имя дамы, с которой это свидание назначено! И почему британское Адмиралтейство молчало целых двадцать четыре часа, прежде чем заметило эту роковую ошибку и сообщило об этом Милну? Именно этого времени и хватило «Гебену», чтобы окончательно оторваться от погони.

Легче всего сослаться на нелепую случайность, однако, как говорил Воланд в бессмертном романе Булгакова: «Случайно кирпич на голову никому не падает!». И какая-то странная случайность (точнее, целая цепь случайностей) получается: все эти так называемые случайности работают только в пользу одной стороны, а другая сторона от них полностью застрахована. Так не бывает.

Правильные ответы на все эти вопросы представляются очень и очень интересными – если, конечно, они будут именно правильными.

И еще одно: о судьбе тех боевых кораблей, чьи курсы в августе 1914 года пересеклись в Средиземном море с курсом «Гебена».

Три из четырех броненосных крейсеров (которым не хватило решимости навязать бой «Гебену» в ночь на 7 августа) Трубриджа – «Черный принц», «Защита» и «Воин» – погибли в Ютландском сражении, причем первые два вместе со всем личным составом. Линейный крейсер «Неутомимый» (не открывший по «Гебену» огня 4 августа) в том же Ютландском бою взорвался после нескольких попаданий в него одиннадцатидюймовых снарядов с германского линейного крейсера «Фон дер Танн». Из всего экипажа корабля спаслось только два человека.

Создается впечатление, что зловещий «Гебен», как и положено посланцу из преисподней, опосредованно расправился с теми, от кого он вынужденно убегал. А вот доблестный «Глостер» провоевал всю войну, не получив даже царапины на своем стройном корпусе…

0

10

ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА (1939—1945)


ПЕРВЫЙ УДАР ВОСТОЧНОГО «БЛИЦКРИГА»

Многие до сих пор не хотят верить фактам и продолжают утверждать, что именно договор о ненападении между СССР и Германией от 23 августа 1939 года послужил решающим толчком к нападению Германии на Польшу 1 сентября 1939 года. Но разве можно подготовиться к крупной военной кампании за неделю или даже за месяц!

15 июня 1939 года генерал фон Браухич представил фюреру свой секретный план, касающийся военных операций против Польши. Каждая строка этого плана отражала личное мнение Адольфа Гитлера. «Цель операции, – заявлял главнокомандующий вермахта, – уничтожить польские военные силы. Политическое руководство требует, чтобы война началась мощными неожиданными ударами и привела к быстрым успехам. Намерение Верховного Командования – препятствовать регулярной мобилизации и концентрации польских войск. Это станет возможным благодаря внезапному вторжению на польскую территорию и разгрому крупной части польской армии, предположительно расположенной к западу от линии Висла – Нарев, а также концентрированной атаке, во-первых, со стороны Силезии и, во-вторых, со стороны Восточной Померании – Пруссии…»

Вообще нацистская Германия готовила захват Польши с 1936 года. Еще тогда польский разведчик Юрек Сосновски добыл и передал польскому правительству планы германского генерального штаба по захвату Польши, в частности план танковой войны, разработанный Гудерианом. Абвер и другие секретные службы обеспечили военное командование гитлеровской Германии достаточно полными данными о польских вооруженных силах: количестве дивизий, их вооружении и оснащении боевой техникой, о планах стратегического развертывания на случай войны. И судя по этим сведениям, польская армия не была готова к войне.

Кроме разведывательной работы немцы использовали любые средства, чтобы психологически разложить, деморализовать польскую армию, привести ее к готовности капитулировать перед Германией. Одновременно в Польше создавался «образ врага» на Востоке: пропаганда убеждала поляков, что воевать придется не с Германией, а с Советским Союзом.

Сегодня известно, что польский главный штаб в течение многих лет разрабатывал планы военных акций против СССР, не заботясь о своих западных границах. И только в марте 1939 года, перед лицом неумолимо надвигающейся опасности германского вторжения, командование польских вооруженных сил занялось разработкой плана «Захуд». Однако польское правительство упорно отказывалось от оборонительного союза с СССР. С весны 1939 года абвер и СД через свою агентуру активно начали провоцировать «народные восстания» в Галиции и в некоторых других, заселенных в основном украинцами, районах Польши.

«Для меня ясно, – заявил Гитлер своим генералам 23 апреля 1939 года, – что рано или поздно, но конфликт с Польшей должен произойти. Я принял решение уже год тому назад, но я полагал сперва обратиться к Западу, и только спустя несколько лет обернуться к Востоку. Но течение событий не может быть предусмотрено. Я хотел сперва установить приемлемые отношения с Польшей, чтобы иметь развязанные руки для борьбы с Западом. Но этот мой план неосуществим. Мне ясно, что Польша нападет на нас сзади в то время, когда мы будем заняты на Западе и что таким образом нам придется воевать с ней в невыгодный для нас момент».

В том же месяце был разработан и принят план «Вайс» (Weiss) – стратегический план нападения на Польшу, явившийся первым образцом планируемого восточного «блицкрига». Подготовка к нападению велась с соблюдением строгой секретности. Под предлогом проведения учении войска перебрасывались в Силезию (группа «Юг») и Померанию (группа «Север»), со стороны которых должны были наноситься два основных удара. Выделенные для войны вооруженные силы Германии насчитывали 1,6 миллиона человек, 6 тысяч орудий и минометов, 2, 8 тысячи танков и 2 тысячи самолетов.

23 мая фюрер назначил в Новой Рейхсканцелярии большое военное совещание. Протокол совещания, заверенный подполковником Шмундтом, перечисляет присутствовавших генералов: Геринг, Редер, фон Браухич, Кейтель, Мильх, Гальдер, Боденшац, Шнивиндт, так же как и группу офицеров от Верховного командования (ОКВ): Варлимонт, Йешонек, Шмундт, фон Белов. «Что бы ни делали Англия и Франция, я разрешу польскую проблему силой оружия!» – восклицал на совещании Гитлер…

В итоге нападение Гитлера на Польшу было запланировано на 26 августа независимо от того, будет или нет подписан договор в Москве. Перенесение срока на 1 сентября имело военно-стратегические и дипломатические причины: группа «Север» не успевала занять исходные позиции в назначенный срок; Муссолини не был готов к войне с Францией, а в Лондоне был подписан англо-польский договор, и в этой связи немцам пришлось немного пересмотреть свои планы.

5 августа 1939 года английская и французская военные миссии, которым было поручено обсудить в Москве союз Англии, Франции и Советского Союза, садились на грузопассажирское судно, чтобы плыть в Ленинград. 11-го они должны были прибыть в Москву. Это пятидневное путешествие морем, вместо одного дня перелета, оказалось роковым для мира. Между тем Адольф Гитлер использовал эти пять дней, чтобы заложить основы наиболее невероятного договора в истории: советско-германского пакта.

Мир неумолимо катился к войне. Как ни странно, единственным среди немецких руководителей, кто предпринимал последние попытки предотвратить катастрофу, был Герман Геринг. Небольшая оппозиционная группа тщетно пыталась заручиться поддержкой штаба ОКВ. Генерал Томас из этого штаба представил генералу Кейтелю, шефу ОКВ, меморандум, утверждающий, что быстрая война и быстрый мир не более чем иллюзия. «Акция против Польши повлечет за собой мировую войну, к которой Германия, испытывающая недостаток в сырье и необходимых продовольственных ресурсах, не готова». Кейтель, единственным евангелием которого были идеи Гитлера, воскликнул: «Великобритания слишком слаба, Франция слишком выродилась, а Америка слишком индифферентна, чтобы воевать из-за Польши».

Итак, 25 августа Гитлер отдал вермахту приказ: 26 августа в 4.15 утра совершить внезапное нападение на Польшу. Приказ по команде дошел до лейтенанта Херцнера, командира особого отряда, сформированного абвером, после чего он отправился выполнять возложенное на него задание. Заключалось оно в следующем: захватить Бланковский перевал, имевший особое стратегическое значение, – это были как бы ворота для вторжения частей войск группы «Юг» с севера Чехословакии в южные районы Польши.

Отряду было предписано снять польскую пограничную охрану, заменить ее немецкими солдатами, переодетыми в польскую форму, сорвать возможную попытку поляков заминировать железнодорожный тоннель и очистить от заграждений участок железной дороги.

Действия отряда происходили в условиях сильно пересеченной местности. Поэтому рации, имевшиеся в отряде, не могли принимать сигналы, и Херцнер не узнал, что дата нападения на Польшу перенесена с 26 августа на 1 сентября. То же самое произошло еще в нескольких местах, где офицеры связи не успели догнать войска, уже находившиеся на марше. Именно поэтому на отдельных участках границы германские войска начали «специальные операции», намеченные специальным планом.

Перейдя границу утром 26 августа, отряд лейтенанта Херцнера захватил горный переход и поселок возле него, объявил едва успевшим проснуться более чем двум тысячам польских солдат, офицеров и горняков, что они взяты в плен, и запер их в складских помещениях. Сопротивлявшихся для острастки тут же расстреляли, затем взорвали телефонную станцию и установили посты на горном переходе.

К вечеру Херцнер получил приказ о том, что война еще не началась и ему надо возвращаться домой, что он и выполнил, оставив после себя первые жертвы первой – и по сей день еще малоизвестной – боевой операции Второй мировой войны.

Однако была еще одна, наделавшая много шума, операция, подготовка которой и явилась одной из причин отсрочки начала войны.

17 августа генерал Франц Гальдер вписал в свой журнал такую фразу: «Канарис подписал Секцию VI (Операция). Гиммлер, Гейдрих, Оберзальцберг: 150 польских униформ с аксессуарами для Верхней Силезии». Чтобы расшифровать эти слова, с виду бессвязные, необходим был, как минимум, новый Шампольон. Единственный, кто знал точный их смысл, – сам генерал Гальдер. Речь шла о подготовке к предстоящей операции, которая в случае нападения Германии на Польшу позволила бы свалить ответственность за развязывание войны на поляков.

В махинациях подобного рода нацистским руководителям опыта было не занимать. Достаточно вспомнить дело с поджогом рейхстага.

Новый проект по Польше имел кодовое название «Операция "Гиммлер"». Для его осуществления адмирал Канарис, шеф абвера, получил от Гитлера персональный приказ снабдить Гиммлера и Гейдриха ста пятьюдесятью формами и некоторым легким оружием польской армии. Приказ непостижимый в его глазах. 17 августа растерянный Канарис попросил разъяснений у генерала Кейтеля. Шеф ОКВ ответил, что приказ дан Гитлером и, следовательно, обсуждению не подлежит. Естественно, Канарис исполнил то, что от него требовалось.

Задача стояла следующая: к 1 сентября любой ценой создать конкретный повод для падения на Польшу, благодаря чему она предстала бы в глазах всего мира агрессором. Решено было напасть на германскую пограничную станцию в Глейвице (Гливице).

В качестве нападавших решили использовать немецких уголовников и заключенных концлагерей, одетых в польскую униформу и снабженных оружием польского производства. Нападавших решено было гнать на пулеметы специально размещенной для этого охраны.

А вот что показал на Нюрнбергском процессе непосредственный участник операции в Глейвице Альфред-Гельмут Науйокс: «Около 10 августа (задолго до подписания пакта о ненападении в Москве!) глава СД Гейдрих приказал лично мне имитировать атаку польских формирований на радиостанцию Глейвиц, вблизи польской границы. "Нам необходимо материальное доказательство того, что атака была делом поляков не только перед лицом иностранной прессы, но и для внутренней пропаганды", – сказал мне Гейдрих. Я получил инструкции захватить радиостанцию и удержаться там достаточно долго, чтобы позволить "немце-полякам", которые поступят в мое распоряжение, передать по радио воззвание. Гейдрих сказал мне также, что Германия атакует Польшу в ближайшие дни».

Науйокс прибыл в Глейвиц за две недели до начала операции. Он должен был ждать условного сигнала.

«В Глейвице, – скажет Науйокс в Нюрнберге, – я оставался четырнадцать дней… Между 25 и 31 августа я поехал на встречу с Генрихом Мюллером, который находился в окрестностях Оппельна».

С начальником гестапо Мюллером он обсудил детали операции, в которой должны были участвовать более десятка приговоренных к смерти уголовников. Одетые в польскую форму, они должны были быть убиты в ходе нападения и оставлены на месте происшествия, чтобы можно было доказать, будто бы они погибли во время атаки. Врач, купленный Гейдрихом, предварительно введет им смертельную инъекцию, и в то же время на трупах оставят следы пулевого ранения. После инцидента на место привезут журналистов и других заинтересованных лиц. Мюллер предупредил Науйокса, что по приказу Гейдриха одного из этих осужденных предоставит ему.

31 августа в 16 часов в седьмом номере отеля «Обершлейзишер Хоф» Альфред Науйокс собрал шестерых человек своей диверсионной группы, чтобы четко определить функции каждого. Начало операции было назначено на 18 часов 30 минут.

Примерно в это время две большие черные машины остановились на опушке леса Ратибор. В молчании люди вынесли два ящика. В первом лежало семь револьверов системы «Люгер-9», на них – сложенные польские униформы. Так же молча все семеро переоделись. Ни одна униформа не пришлась по размеру, но на это уже никто не обращал внимания. В другом ящике находилась радиостанция. Один из членов группы по имени Карл настроил ее и, надев наушники, стал ждать. Внезапно раздался сигнал. Было ровно 19 часов 27 минут.

Науйокс тотчас направился к одной из машин. Карл спросил, что ему делать с рацией и, не получив ответа, просто оставил ее в лесу. Он присоединился к товарищам, и машины отъехали.

В темноте наступившей ночи показалась радиостанция Глейвица. Автомобили, проскрипев колесами, резко затормозили. Взлетев по ступенькам здания, Науйокс толкнул большую застекленную входную дверь. В холле служащий в темно-синей форме подался вперед, но, увидев польских солдат, тут же остановился с приоткрытым от изумления ртом. Один из диверсантов по имени Генрих бросился на него, схватил за плечи и два раза ударил головой об стену. Без единого звука тот соскользнул на пол, как сломанная кукла.

А Науйокс уже мчался по коридору направо. Он как метеор влетел во вторую комнату, окно которой было освещено. И прежде чем находившийся там служащий успел отреагировать, Науйокс оглушил его ударом приклада. В этот момент раздался призывный крик Карла.

Науйокс, устремившись на зов, ворвался в студию, где у микрофона уже стоял Генрих, приготовившись читать сообщение. Карл был в соседней комнате, где находился передатчик, с помощью которого можно выйти в эфир радио Бреслау и оттуда по всей Германии. Широкое стекло отгораживало студию от этой комнаты. Через него Науйокс и Генрих увидели, как Карл суетился, опуская и поднимая один за другим все рычаги. Оказалось, что тот не мог найти рычаг подключения. И он его так и не нашел.

Это была катастрофа. Передача должна была состояться во что бы то ни стало. По другую сторону стекла жестикулировал, повторяя свой текст, потерявший самообладание Генрих, который казался напуганным…

В итоге пришлось вести передачу только на местных длинах волн. Это означало, что объявление не услышат нигде, кроме Глейвица. Науйокс вернулся в студию и приказал Генриху начинать громко читать по сигналу Карла.

Тот повиновался и зачитал свой текст очень быстро, почти крича. При первом же выстреле из револьвера, который сделал Науйокс, Генрих вздрогнул и, уронив микрофон, прервал чтение. Но все же он сумел справиться с собой и закончил передачу. Как только дело было сделано, командир операции, Карл и Генрих покинули студию, тотчас наполнившуюся дымом. Но прежде чем унести ноги, они перестреляли уголовников, одетых в польскую форму. По некоторым данным, которые уже невозможно проверить, был убит и «диктор» Генрих.

Немедленно был организован приезд фотокорреспондентов и репортеров центральных германских газет. Им продемонстрировали «трупы польских военнослужащих», якобы напавших на радиостанцию. В тот же день официальная пресса Германии опубликовала сенсационные сообщения об «успешно отраженном вооруженном нападении» на радиостанцию в Глейвице.

1 сентября 1939 года в семь часов утра Науйокс вошел в кабинет Гейдриха. Он не спал двое суток и был небрит. В течение всего обратного путешествия он обреченно твердил себе, что «Операция "Гиммлер"», проведенная под его руководством, в конечном счете, потерпела провал. Гитлер рассчитывал на то, чтобы о пресловутой атаке поляков через несколько минут узнала вся Германия. На деле же получилось, что только владельцы радиоприемников города Глейвиц смогли услышать об операции, отнявшей столько внимания и забот…

К удивлению Науйокса, Гейдрих молча его осмотрел, а потом вдруг… поздравил его с завершением, посетовав лишь о помехах в эфире и том, что он так ничего и не услышал. «Важно, что передача состоялась, и никто не был пойман!» – заключил шеф имперской безопасности.

Науйокс попытался объяснить, почему операция не полностью удалась. Он попытался найти причины провала. Но Гейдрих раздраженно прервал его и подал свежий номер газеты «Фелькишер беобахтер». На первой странице под крупным заголовком: «Агрессоры атакуют радио Глейвица» было напечатано:

«Группа польских солдат прошлой ночью, чуть ранее 20 часов, захватила здание радиокомитета Глейвица. В этот час на службе находилось всего несколько человек. Как оказалось, напавшие поляки хорошо знали место. Они атаковали персонал станции и ворвались в студию, оглушив тех, кто попался им на дороге.

Агрессоры прервали ретрансляцию на линии Бреслау и прочитали в микрофон пропагандистскую речь, приготовленную заранее, на польском и немецком языках.

Они объявили, что город и радиостанция находятся в руках поляков, упоминая в своей речи "польский Бреслау" и "польский Данциг"… они тем самым нанесли оскорбление Германии».

Далее в статье была приведена речь, прочитанная Генрихом.

Мягким голосом Гейдрих прокомментировал: «Гитлер доволен». Теперь все было ясно: фюрер доволен – доволен и Гейдрих.

Маленькая неудача в Глейвице в рейхе никого не смущала – главное, что военная машина была запущена!

А операция с переодеванием в Глейвице не была единственной. В ночь с 31 августа на 1 сентября 1939 года, переодевшись в польских железнодорожников, 80 диверсантов под командованием обер-лейтенанта Граберта перешли немецко-польскую границу в Силезии. На рассвете 1 сентября немцы смешались с толпой на вокзале железнодорожного узла в Катовицах – самого крупного в Юго-Западной Польше. После известий о нападении Германии польские саперы начали срочно минировать центр управления железнодорожным движением; взрыв задержал бы наступление 10-й армии фельдмаршала Вальтера фон Рейхенау. Половина группы Граберта подошла к работающим полякам, окружила их, вытащила из рюкзаков автоматы и начала стрелять. В ход пошли также гранаты. Остальные диверсанты, оставаясь в толпе, выкрикивали по-польски противоречивые приказы, притворялись людьми, охваченными паникой, вскакивали в поезда, выкатывали вагоны за станцию. Через несколько секунд всюду воцарилась страшная неразбериха. После полудня Граберт передал катовицкий железнодорожный узел передовым частям 10-й армии. Полякам почти ничего не удалось уничтожить…

1 сентября в 10 часов утра в рейхстаге выступил Гитлер с бодрым обращением к германскому народу. Он начал свою речь со слов: «Многочисленные вторжения поляков на германскую территорию, в том числе нападение регулярных польских войск на пограничную радиостанцию в Глейвице, заставляют нас принять ответные меры».

К этому времени немецкая авиация уже нанесла бомбовые удары по аэродромам, узлам коммуникаций, экономическим и административным центрам Польши. Германский линкор «Шлезвиг-Гольштейн», заранее прибывший к польскому побережью, открыл огонь по полуострову Вестерплатте, защитники которого оказали героическое сопротивление. Сухопутные силы вермахта вторглись в Польшу с севера, запада и юга.

Так началась Вторая мировая война.

Министерство иностранных дел рейха в тот же день направило всем своим дипломатическим представителям за границей телеграмму, в которой они извещались о том, что «в целях защиты от польского нападения германские подразделения начали сегодня на рассвете операцию против Польши. Эту операцию в настоящее время не следует характеризовать как войну, но лишь как стычки, спровоцированные польскими атаками».

«Операция "Гиммлер"» и другие диверсии достигли цели. Эта кровавая и беспощадная война, о которой будет распространяться столько лживых измышлений, началась с фальсификации. В своих первых коммюнике немецкое ОКВ осмеливалось называть «контратаками» военные операции, развязанные на рассвете. На Вильгельмштрассе делали все возможное, чтобы распространить эту лживую версию.

Даже немецкие солдаты, большинство которых знало, откуда шла агрессия, придерживались официальной версии. Специально для них Гитлер выступил 1 сентября еще раз:

«Польское государство отвергло мирное урегулирование, которое я пытался предложить. Оно предпочло обратиться к оружию… Серия инцидентов на границе, недопустимых для великой державы, показывает, что поляки не хотят более соблюдать границу рейха.

Чтобы положить конец этих безумным проискам, нам не остается иного средства, кроме как силе противопоставить силу».

Тем временем в Лондоне, Париже и Риме все еще велись переговоры. Швед Далерус был посредником между Герингом и британским правительством. В 8 часов утра Далерус приехал к Герингу, который объявил ему, что «война развязана по вине поляков, атаковавших немецкую радиостанцию в Глейвице и взорвавших мост неподалеку от Диршау». Тотчас Далерус вызвал министерство иностранных дел и предупредил о том, что согласно полученной информации поляки первыми перешли к атаке.

В 10 часов 30 минут посол Великобритании Хандерсон подтвердил польскую атаку!

Вечером в 21 час 40 минут Хандерсон и, часом позже, посол Франции Кулондр объявили германскому министру иностранных дел Риббентропу, что если Германия не выведет свои войска с польской территории, Франция и Великобритания выполнят свои обязательства по договору с Польшей. В ответ Риббентроп настойчиво утверждал, «что речь идет не о немецкой агрессии», а скорее о польской, поскольку предыдущим вечером «регулярные» войска польской армии атаковали немецкую территорию.

Но уже ничто, даже ложь, не могло избавить мир от ужасной смертоносной катастрофы.

Англия и Франция предложили Германии прекратить военные действия и отвести войска на свою территорию. Они еще рассчитывали решить «польский вопрос» мирным путем, передав Германии Данциг (Гданьск) и «польский коридор» (выход Польши к морю). Но Гитлер и не думал отступать.

3 сентября 1939 года Англия и Франция объявили Германии войну.

КАК МУССОЛИНИ ПРОВАЛИЛ «БАРБАРОССУ»

(По материалам Р. Картье.)

27 октября 1940 года Гитлер находился во Франции, в Монтуаре на Луаре. Он только что виделся с маршалом Петэном и с Лавалем. Несколько дней тому назад он был в Андэй, на свидании с Франко. Он вел войну с Англией и был целиком поглощен проектом занятия Гибралтара.

И вдруг из Рима пришло сенсационное сообщение: «Италия решила напасть на Грецию. Сведения надежные. Война неизбежна».

Эта новость была в высшей степени Гитлеру неприятна, поскольку его политика требовала в данный момент мира на Балканах. Он опасался даже вмешательства Турции, – был еще в той стадии благоразумия, когда боялся войны на два фронта.

Короткий приказ – и специальный поезд Гитлера, – подлинная подвижная крепость, уставленная пулеметами, – несется полной скоростью к Флоренции. Дуче вызван телеграммой.

Свидание состоялось утром 28 октября. Муссолини – с выпяченной грудью, с поднятой головой, имел очень самоуверенный вид. С первых же слов Гитлера он остановил его.

«Фюрер, слишком поздно. Дело уже в ходу. Наши войска вступили в Грецию сегодня в шесть часов утра».

Видя недовольство на лице собеседника, он добавил: «Не беспокойтесь, все будет кончено за несколько дней».

Эта сцена кажется невероятной, если бы ее не подтвердили три свидетеля: Геринг, Йодль и Кейтель.

Официально диктаторы обменялись клятвами дружбы и провозглашали стальную прочность Оси. Но, когда доходило до дела, то каждый работал сам на себя.

Гитлер питал глубокое недоверие не персонально к Муссолини, а к его военному и политическому окружению. По словам Кейтеля, он говорил: «То, что известно Муссолини, известно и Чиано, а что известно Чиано – известно в Лондоне».

Вот почему он открывал своему боевому товарищу ровно столько, сколько нельзя было от него утаить.

Гитлер уверял Муссолини, как и весь остальной свет, что он произведет высадку в Англии, тогда как он уже давно отказался от этой идеи; Муссолини предлагал ему в помощь свои войска и был оскорблен отказом Гитлера.

Позже, 21 января 1941 года, Гитлер утаил от Муссолини свои приготовления к войне против России. Дуче узнал о начале военных действий по радио, так как личное письмо, которым Гитлер извещал его о войне, пришло слишком поздно.

Муссолини со своей стороны тоже маскировал свою политику.

«Весьма вероятно, – свидетельствовал Йодль, – что итальянцы на несколько дней раньше срока начали свои операции, так как были уведомлены о том, что нам известны их планы и они боялись нашего сопротивления этим проектам».

Итак, поставленный перед совершившимся фактом Гитлер вернулся в Берлин. Дуче, провожая его, снова повторял, что в самое короткое время он вступит в Афины. Фюрер стоически принял роль, которую заставил его сыграть его союзник. Однако через две недели, когда дела у Муссолини стали принимать дурной оборот, Гитлер написал ему с тем, чтобы закрыть, наконец, все вопросы. Письмо это окончательно убеждает, что нападение на Грецию было полной неожиданностью для Германии.

Гитлер писал: «Дуче, когда я просил у Вас свидания во Флоренции, я предпринял путешествие в надежде, что я могу поделиться с Вами моими мыслями еще до начала конфликта с Грецией, о котором я имел лишь самые скудные сведения.

Я хотел просить Вас, прежде всего, отсрочить эту операцию, если возможно, до лучшего времени года и, во всяком случае, до президентских выборов в Америке.

По крайней мере я хотел просить Вас не предпринимать ничего до занятия острова Крита, и я рассчитывал предложить Вам воспользоваться германской дивизией парашютистов и дивизией воздушного десанта».

Но поезд прибыл во Флоренцию слишком поздно.

Через две недели после начала операции в Албании, храбрая итальянская армия попала в затруднительное положение. Два месяца спустя она оказалась в критическом положении и еще через несколько месяцев – в безнадежном.

Гитлер очень скоро понял, что ему не удастся избежать вмешательства.

Италия напала на Грецию 28 октября, а директива Гитлера от 12 ноября уже предлагала главнокомандующему германской армии иметь в виду интервенцию в Греции и занятие страны к северу от Эгейского моря. Зубцы германской агрессии захватывали Балканы.

В январе 1941 года генерал Гуццони, начальник итальянского главного штаба, изложил ситуацию Гитлеру и его офицерам. Он заявил, что Италия держит в Албании двадцать одну дивизию, что она туда посылает еще три и намерена произвести удар с севера силами десяти дивизий в направлении Корицы. Комментарии к протоколу этого совещания обнаруживают скептическое отношение немцев к этой операции.

Гуццони высказал, кроме того, просьбу о германской поддержке в Албании. В длинной речи, произнесенной на последнем заседании совещания, Гитлер ответил генералу, что это неудобно. «Если соединения, которые мы вам могли бы послать, останутся в тылу, то зрелище немцев, смотрящих со скрещенными руками на то, как итальянцы изнемогают в битвах, оказало бы плохое действие на мораль итальянских войск. Если же наши войска примут участие в боях, то Германия может быть преждевременно вовлечена в войну на юго-востоке. Было бы крайне неприятно, если бы Турция объявила себя солидарной с Англией и предоставила ей свои аэродромы».

На полях протокола – заметка карандашом, быть может, рукой Гитлера: «Константинополь – Констанца – 380 километров». Мысль о румынской нефти, по-видимому, не выходила из головы фюрера. Она не давала ему покоя в течение всей войны.

Германия колебалась: ей не хотелось ввязываться в балканскую авантюру. Но она понимала, что война, которой к ее досаде так добивался Муссолини, будет иметь последствием возвращение англичан на континент, и она готовилась к интервенции, ибо чувствовала ее неизбежность.

В декабре 1940 года Гитлер издал директиву № 20, которая начиналась следующими словами:

«Цель битвы за Албанию еще не достигнута. Вследствие опасной ситуации, сложившейся в Албании, является вдвойне необходимым парализовать попытки англичан создать базы под защитой балканского фронта, что было бы в высшей степени опасно как для Италии, так и для нефтяных промыслов Румынии».

Болгария также участвовала в заговоре. Она предложила свою территорию как базу для нападения на Грецию. 8 февраля немецкий фельдмаршал Лист и представитель болгарского главного штаба выработали программу совместных действий.

Через Венгрию и Румынию, которые также участвовали в заговоре, германские войска должны были незаметно проскользнуть на Балканы.

Начало весны было для итальянцев неудачным. В течение зимы грязь и непогода мешали военным действиям; но когда небо прояснилось и земля подсохла, греки двинулись вперед и заняли Албанию. Этот народ, насчитывающий всего шесть миллионов, в борьбе с 45-миллионной Италией нанес ей почти полное поражение. Вообще говоря, Италия как союзник не имела большой цены для Германии. Она оставалась верна своей национальной традиции, согласно которой была неопасным врагом и опасным союзником. Однако она занимала стратегические позиции, и Германия волей-неволей вынуждена была ее спасать.

В Югославии тем временем произошел переворот. Германофильское правительство Стоядиновича, которое только что заключило пакт с Германией, было свергнуто. Это событие явилось следствием итальянской авантюры в Греции. С того момента, как Муссолини потерпел поражение, антигерманские силы в Европе воспрянули. А предстоящее возвращение Англии на континент всем придавало веры и бодрости.

«Я не стану ожидать, – скажет Гитлер на большой конференции генерального штаба 27 марта, – изъявления лояльности от нового правительства Югославии. Никаких дипломатических шагов, никаких ультиматумов! Югославские уверения не будут приняты во внимание. Наступление начнется немедленно после того, как войска и необходимые материалы будут сосредоточены на местах. Политические соображения требуют, чтобы война велась жестоко и безжалостно и чтобы военный разгром Югославии произошел с быстротой молнии».

Переворот в Югославии был предлогом или, если угодно, случаем.

«Но, – сказал Кейтель, – подлинной причиной нашей интервенции на Балканах была необходимость спасти Италию от военного разгрома, перед которым она стояла». Муссолини был взят за горло.

Геринг со своей стороны заявил: «Переворот в Югославии, ухудшивший и так уже скверное положение Италии, сделал нашу интервенцию необходимой».

Как бы то ни было, развитие событий на Балканах в 1940—1941 годах началось с агрессии, которую Муссолини подготовил и начал без ведома Гитлера.

Тем не менее кампания на Балканах принесла фюреру удовлетворение. Его танкисты, подкрепляемые химическими препаратами, которые позволяли им в течение двух недель обходиться без сна, завоевали полуостров, буквально не смыкая глаз. Югославская армия была разгромлена, а Греция – раздавлена. Английские войска, спешно высаженные на континенте, пережили в Пирее второй Дюнкерк. Крит был захвачен с тем же воодушевлением, с каким германские дивизии переходили через Дунай. Восточная часть Средиземного моря оказалась полностью под контролем германской авиации. Александрия была очередной целью, и морские пути, ведущие к Суэцу, стали небезопасны. Германия одним ударом значительно улучшила свое стратегическое положение, и германская армия производила впечатление непобедимой. Можно сказать даже, что никогда Гитлер не был на такой высоте, как в тот момент!

Однако следствием всего этого стало одно обстоятельство, которое в конце концов похоронит фюрера и весь его рейх. Дело в том, что теперь Гитлер откладывает реализацию плана «Барбаросса» на шесть недель.

План «Барбаросса» – план войны с Советским Союзом, которая намечалась на 1 апреля 1941 года, потом должна была начаться 15 мая, а в итоге началась только 22 июня.

Войска фельдмаршала Листа, завоевавшие Балканы, были первоначально предназначены для правого фланга германской армии. Они должны были двинуться из Румынии, однако все изменилось. Пока дивизии Листа двигались последовательно на Белград, Салоники, Афины и Ханью, группы фельдмаршалов фон Лееба, фон Бока и фон Рундштедта, готовящиеся к войне с СССР, должны были выжидать.

«Наступление на Россию, – свидетельствовал Кейтель, – состоялось бы гораздо раньше, не будь нашей интервенции на Балканах. Это обстоятельство значительно ухудшило наши шансы. Было бы несравненно выгоднее начать наступление, как только позволяла погода, – самое позднее в первых числах июня. Военные были того мнения, что, раз уже война неизбежна, надо начинать ее как можно раньше, то есть не позднее мая. В 1917 году я был в качестве офицера Главного штаба на севере России и там в начале мая еще лежал снег. Наоборот, в Крыму, в Донецком бассейне и на всем юге России благоприятное время начинается уже в феврале или марте».

Любители исторических параллелей воображали, что Гитлер выжидал, чтобы перейти Неман в тот самый день, что и Наполеон. Но это было вовсе не так. Гитлер, наоборот, хорошо понимал, что кампания против России должна начаться как можно раньше, чтобы земля просохла и стала пригодной для танков. Он учитывал далекие расстояния и качество дорог в России. Но все его расчеты были опрокинуты событиями, вызванными на Балканах поступком Муссолини.

Чем все закончилось – хорошо известно.

0


Вы здесь » THE WORLD FREEDOM JUSTICE » 100 великих военных тайн» » 100 великих военных тайн»